Дикая любовь

— Что с тобой?

— Ничего.

— Что случилось?

На мониторе замигала надпись «Игра окончена».

— Понимаешь, я… — не сразу сказала Маша. — Ты только не смейся, ладно? Потому что это серьезно… Я вчера ночью лежала, думала. Девки уже спали… И вдруг подумала: кто из нас с тобой первый умрет?

— Что? — Максим захохотал.

— Я же просила — не смейся! — досадливо сказала Маша. — Понимаешь, все хорошие сказки кончаются: «они жили долго и счастливо и умерли в один день». А почему — в один день? Я раньше думала, это присказка, вроде «жили-были»… А вчера вдруг поняла, что это тоже счастье, если в один день. Если никто никого не переживет… Потому что, я представила, если вдруг ты первый, и я тебя похоронила… а потом вернулась в наш дом, но уже без тебя… — у нее дрогнул голос, на ресницах заблестели слезы. — Я не знаю, что со мной будет… Я с ума сойду… Не хочу… Лучше пусть я раньше…

— Приехали! — сказал Максим. — Ну почему, если все хорошо, надо обязательно думать, что это когда-нибудь кончится? Я пока не собираюсь умирать. И ты тоже…

Маша пожала плечами, виновато улыбаясь сквозь слезы.

— И вообще, меня значительно больше интересует, кто из нас первый пойдет в ванную?

— Я! — Маша спрыгнула с дивана.

Мать с вазой в руках быстро скользнула в кабинет к отцу и прикрыла дверь. В коридоре послышались шаги, потом — приглушенный шум воды в ванне.

Отец продолжал невозмутимо печатать на машинке. Мать нервно прошлась по комнате. Обнаружила у себя в руках вазу и с грохотом опустила ее на стол. Зло засмеялась, разводя руками:

— Я как в публичном доме живу!

— Опять? — равнодушно спросил отец, не отрываясь от работы.

— Рассказать — не поверят! Сын приводит уличную блядь, дебилку к тому же, а мы потом пьем с ней чай и улыбаемся, будто ничего не понимаем… Прячусь в собственной квартире, когда она в ванную идет. Бред!.. В мою ванную!

— Ну зачем уж так… уличную… — Отец на мгновение задумался, напряженно глядя в окно, шевеля губами — и снова застучал по клавишам. — Девочка-то… надо признать… очень даже…

— Ты еще поговори! — прикрикнула мать, — То-то я смотрю, ты перед этой соплей на цыпочках!

— Сто раз говорили! — раздраженно сказал отец, он сбился с мысли и теперь торопливо просматривал написанное. — Давай выгоним. Они будут трахаться в подъезде.

— Хоть ты-то не уподобляйся!

— Извини… Будут любить друг друга в подъезде…

— Ма, чаю дашь? — заглянул в комнату Максим.

— Мужайся, — насмешливо кивнул отец матери.

Все чинно сидели с четырех сторон большого стола в гостиной. Мать демонстративно смотрела на экран телевизора. Маша напряженно выпрямилась на стуле, боясь лишний раз двинуться, глядя в чашку, только изредка настороженно стреляла на нее глазами.

Отец откровенно забавлялся ее смущением.

— Вам смородину или крыжовник? — спросил он.

Маша, не поднимая глаз, кивнула.

— Значит, смородину?

Маша снова кивнула.

— Или крыжовник?

Маша беспомощно глянула на Максима. Тот молча взял варенье и положил ей в розетку.

— Па, — решил он отвлечь отца, — тебе не надоело на твоем драндулете стучать? Давай я тебя к компьютеру подключу. Программу тебе напишу. Представляешь, вызывает тебя редактор и говорит, что статья должна быть не «за», а «против», а Тютькин-депутат не народный заступник, а взяточник и вор. Нажимаешь на кнопку — принтер тебе новый текст выплевывает!

— Нет. В твоем компьютере души нет.

— А в твоей железке есть?

— Тут я слово пальцами чувствую…

Маша допила наконец чай и облегченно поставила чашку.

— Хотите еще? — отец поднял чайник.

Маша покорно поднесла чашку. Полная чашка вдруг запрыгала на блюдце в напряженно вытянутых руках. Маша неловко попыталась перехватить ее за ручку — и столкнула на пол.

В тишине чашка грохнула о паркет, как выстрел. Маша вдруг вздрогнула всем телом, выронила блюдце и сложилась, сжалась на стуле, судорожно закрывая голову руками, будто защищаясь от удара.

— Тихо, тихо… — Максим торопливо вскочил. — Все нормально, — он под мышки поднял Машу со стула и повел из комнаты. — Чего ты испугалась, глупенькая? Тихо…

Мать выразительно глянула на отца и усмехнулась.

К вечеру небо затянулось тучами, посыпалась мелкая осенняя безнадежная морось. Всю дорогу Маша тихо сидела за спиной у Максима, а когда остановились у дверей интерната, изо всех сил обхватила его сзади руками, не давая обернуться:

— Не отпущу…

Они посидели так молча. Открылась дверь, вышла директриса, молодая тетка в белом плаще до пят, с длинным, как шпага, зонтом. Маша тотчас отпустила Максима и слезла с мотоцикла.

— Здравствуйте, Раиса Николаевна, — поздоровался Максим.

— До свидания, Раиса Николаевна, — попрощалась Маша.

Та кивнула, озабоченно глядя в небо, открыла зонт и пошла к воротам.

Маша всхлипнула. Она совсем расклеилась к вечеру.

— Ну что ты… — Максим погладил ее по голове. — Завтра увидимся. Завтра в шесть, помнишь?