Дикая лошадь под печкой

— Ну, как, сегодня расскажешь мне что-нибудь?

Якоб посмотрел на меня задумчиво:

— Если хочешь, могу рассказать тебе одну очень странную историю. Только не знаю, поймёшь ли ты. Она вообще-то не для взрослых. Взрослым, мне кажется, просто её не понять.

— Посмотрим, — сказал я и устроился поудобнее на жёсткой перекладине. А Якоб начал рассказ —

Как Катенька нашла себе подругу Юлю и как она стала получать самые удивительные в мире письма

Год назад у Катеньки появился дневник. Это был подарок Якоба Борга, и Катенька им очень гордилась. Дневник был в красном кожаном переплёте, он закрывался на маленький ключик. Катенька повесила ключ на цепочку и носила всё время на шее. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь без спросу читал, что она там пишет. Ведь дневник — это только для себя. Туда записываешь разные мечты и мысли и что с тобой случилось за день хорошего и плохого.

Катенька писала в дневнике про Якоба Борга и Принца Понарошку, про Маленькое Орлиное Перо и всех друзей. А больше всего, конечно, про лошадей. Она ведь их так любила и так мечтала о собственной лошадке.

Во-первых, когда записываешь, потом лучше всё помнишь. А во-вторых, это как-то помогает. Иной раз загрустишь, прямо весь день чуть не плачешь. А возьмёшь дневник, напишешь про свои огорчения — и как будто полегчало. Даже не поймёшь почему, но правда, становилось веселей на душе.

И как это она жила раньше без своего дневника? Он стал для Катеньки, можно сказать, задушевной подругой. Такой, с которой можно поделиться всем, что у тебя на душе, и она всё поймёт, и смеяться над тобой не будет. И звать её к себе не надо, она и так всегда рядом.

Катенька даже обращалась к дневнику, словно к знакомой девочке: «Дорогая Юля!» На самом деле она никакой Юли не знала. Ей просто нравилось это имя. И не обращаться дневнику: «Дорогой дневник». Смешно даже. Пусть никакой Юли на самом деле не существовало, но можно же было вообразить, будто она есть.

Вот однажды вечером Катенька села за стол, погрызла кончик карандаша и стала писать:

«Дорогая Юля!

Сегодня утром я гуляла с мальчишками. Панадель без конца рассказывал свои истории, по-моему, сплошные выдумки. Боюсь, он вообще любит приврать. Меня это беспокоит.

У Якоба и Маленького Орлиного Пера на уме одно баловство. Недавно они опять стали бороться и упали в грязную лужу.

Ах, Юля, по-моему, девчонкам трудней, чем мальчишкам. У мальчишек никаких забот, им бы только дёргать других за косички. Или делать какие-нибудь открытия. А на кого они бывают похожи, когда перепачкаются, им всё равно. Девчонкам надо всё время следить за собой, у них полно дел.

Вообще иногда мне хотелось бы быть мальчишкой. Сразу стало бы проще. Как ты считаешь?

После обеда я занималась музыкой с Принцем Понарошку. У него большие способности. Настоящий артист. Когда он сидит за пианино, у него такой мечтательный вид. Интересно, о чём он в это время думает? Только не вообрази, будто я в него влюблена. Это всё глупости.

Уже пора ложиться. С сердечным приветом

твоя Катенька».

А на другой вечер она снова села писать:

«Милая, милая Юля!

Сегодня среда, и я, как всегда по средам, сходила на выгон. Я взяла с собой несколько кусочков сахару, и Лиза — так зовут одну лошадку — сразу подскакала ко мне. Я её гладила, а она долго-долго на меня смотрела. По-моему, она любит меня.

Честное слово, она охотней жила бы у меня, чем у крестьянина. Он всё заставляет её работать, возить тяжёлые телеги. А будь Лиза моя, я бы её баловала. Мне кажется, лошадка это чувствует. Я с ней разговариваю, а она смотрит на меня умным-преумным взглядом. По-моему, лошади вообще понимают больше, чем мы думаем.

Крестьянин говорит, у Лизы скоро будет жеребёночек. Ах, Юля, как мне хотелось бы жеребёночка! Я сказала Лизе, пусть принесёт жеребёнка мне. Она мне лизнула руку и посмотрела в глаза так серьёзно. Не знаю, поняла ли она меня.

Тысяча приветов.

Твоя Катенька».

В следующий раз Катенька раскрыла дневник, чувствуя себя совершенно несчастной:

«Милая, милая Юля!

Крестьянин хочет продать жеребёночка, он сегодня сказал мне про это. Он подержит его у себя, пока тот ещё будет сосать молоко у матери, а потом продаст.

Я спросила, дорого ли он просит за жеребёночка. Крестьянин засмеялся. Он сказал, что уже договорился продать его пекарю. У пекаря много денег. И дочка есть.

Я эту девчонку знаю. Толстая, глупая, а главное, ябеда. И вот у неё теперь будет лошадь.

Лошадь, которая должна быть моей.

Ну скажи, разве это справедливо, когда у одних есть всё, что угодно, а другие могут об этом только мечтать?