Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Ведьма затихла, отворачиваясь к дороге, и Меред почти увидела, как слова, пойманные ею в ладони, утекают прочь, выхваченные из пальцев холодным ветром. Он закружил их, подняв над землей, швырнув их вверх, и они так и остались эфемерным звуком, почти прозрачным и таким тонким, что сейчас расслышать его Птица бы не сумела. Они обернулись танцем снежинок на потоках воздуха, гривами белоснежных лошадей, резвящихся на склонах в темноте, то появляющихся, то снова пропадающих в студеной зимней мгле. Девушка почти видела их длинные гривы, развевающиеся на ветру и вздымающиеся до самого неба, почти видела их силуэты – и поймать их она никогда бы не сумела.

На снег под ноги лег зеленоватый слабый отсвет, и Меред обернулась назад, сбавив шаг. Далеко на северо-востоке, разрезая чернильную непроглядную высь, разливалось отблесками северное сияние. Птица затаила дыхание: волшебство это случалось так редко, что всякий раз она считала его небесной милостью Хартанэ. В Келерии она несколько раз сама купалась в изумрудном свете, который был так близко, что ложился на плечи, на щеки, на волосы – и ныне сердце защемило сладкой тоской: Меред захотелось быть там, где над белыми склонами простиралось зеленое полотно, напоминающее русалочьи волосы, колышущиеся на тихих волнах спокойных рек. Тэарга тоже остановилась, обернувшись, и ее тонкий силуэт осветился.

- Можно считать это хорошим знаком, правда, Птица Меред? – спустя некоторое время прошелестела ведьма, и Меред вдруг ощутила, что все раздражение куда-то делось, уступив место покою и чему-то родному до боли.

- Наверное, - просто ответила она, глядя туда, где переливались волны сияния.

Оно не растаяло в небе ни тогда, когда они наконец отыскали небольшую рощицу у подножия холма, чуть в отдалении от главной дороги, ни тогда, когда разожгли небольшой костерок под сенью бересклетовых зарослей. Оно отражалось в тающей изморози на ветвях, когда Меред устраивала себе лежанку из сухих веток возле огня и устилала ее одеялом. Оно не исчезло, когда Птица, устав после долгого дня, смежила веки, пригреваясь под золотым боком пляшущего пламени, и осталось, когда ведьма, протянув руки к огню, улыбнулась, вытаскивая потоки теплого воздуха и оплетая ими Меред и себя саму. Оно полыхало ярко-ярко, когда сон опустился на тихую поляну, черным зверем мурлыча и баюкая их.

Северный свет, изумрудно-зеленый, словно травы по весне, отражался в синих стеклах Птичьей Башни – а они, все они, молодые и старые, опытные и совсем еще глупые, высыпали из замка, чтоб смотреть. Тишь холодной зимней ночи была глубже, чем воды синего океана, с берегов которого пришла Меред, и никто не хотел нарушать это чародейство. Они стояли, задрав головы, и просто глядели в небо, а вокруг разливался свет, плавными волнами ниспадая откуда-то с немыслимой высоты. Меред купалась в этом сиянии, тонкая и легкая – оно проходило сквозь нее, высвечивая самое сердце, высвечивая огненную искру Хартанэ в груди, и ей было тихо и хорошо. Рядом стояла Атеа, и золото ее волос сейчас было укрыто полупрозрачной вуалью, а на губах ее играла улыбка. Звездная пыль осыпалась на ее длинные ресницы, и девушка, казалось, вот-вот должна была рассмеяться, вскинуть руки и взлететь, подхваченная волнами северного сияния, такая красивая и древняя. Меред видела и других – все они были с ней, все они стояли рядом, и Птица ощущала неразрывную связь с ними, с каждой из них. Даэн смотрела в небо, чуть заметно улыбаясь, и в длинной черной косе, в крутых изгибах локонов, вытрепанных ветром, тонкой ниточкой путались изумрудные сполохи. Она вся казалась светящейся, сильной, и от того Мара, прижимающаяся к ней, была еще более легкой и прозрачной. Ветер вокруг них, тихий и какой-то нездешний, колыхал ее одежду и пряди волос так, словно она была в воде – так же медленно, плавно и… Меред не знала. Лишь видела – и тихонько молилась: Хартанэ, своим сестрам, женщине из Гарварны, самой себе… Маленькой девочке Ати, в чьих огромных зрачках застыла вечность и великое счастье. Дамале, чье лицо впервые осветилось искренней тихой улыбкой. Гаэре, поддерживающей Слепую Мэг под локоть – и обе ведьмы, древние, словно весь мир, такие несхожие, сейчас выглядели молодыми и вечными. Шеде, всклокоченной, желтоглазой, смешливой. Аллэи – в которой ныне ощущался великий покой и свет. И – еще кому-то, полупрозрачному, тонкому, замершему где-то на периферии, тому, чье лицо было спрятано в глубокой тени. Все они сейчас стояли рядом в зимней тишине, знакомые друг другу и нет, связанные Великим Полотном мира, и Хартанэ в звездной выси танцевала, и с Ее щедрых рук вниз спадали волны сияния, от сердца – к сердцу, из глаз – в глаза. И мир стал единым – и все в мире тоже стало единым. Так, как и должно было быть. Всегда.