– Э… Мастер Айша. Я в ванной.
– Да, мастер Айша.
– Вы уверены? Я хочу сказать, вы же одна из моих учителей…
Она улыбалась, хоть Гэр и не знал, откуда ему это известно – просто почувствовал ее улыбку, как солнце на лице. Он почему-то покраснел.
А потом Айша исчезла, так же внезапно, как и появилась. Гэр пригладил пальцами мокрые волосы. Он мог отказаться, сославшись на усталость или наличие других дел, но во время разговора у него даже мысли такой не возникло. Застонав, он вылез из ванной и потянулся за полотенцем. Какого черта, вода все равно остыла.
Балкон Айши все еще был в тени, но за стенами Капитула сияло солнце, а ветер без устали ерошил листву на деревьях. Перьевые облака тянулись по небу, словно нарисованные широкой кистью.
– Ветер меняется, – сказала Айша. – Будет дуть с севера. Наверное, это наши последние летние дни в этом году.
– Я все думал, когда же сюда приходит зима, – признался Гэр. – Странно, что в такое время года погода до сих пор жаркая. В Леа наверняка уже катаются на тобогганах.
– Тобогганы? Что это?
– Тобогган – это такие сани… Деревянная платформа на полозьях, – объяснил он, когда выражение ее лица осталось таким же непонимающим. И пальцем очертил их контур в воздухе. – Садишься на тобогган на вершине заснеженного холма, отталкиваешься ногами, и сани съезжают до самого основания горки.
– А потом?
– Потом тащишь их обратно на вершину и снова катишься вниз. Это весело.
– Как по мне, это холодно и мокро. – Айша содрогнулась.
– А здесь когда-нибудь бывает снег?
– В горах его много, но тут, внизу, святые нас пощадили. Я не люблю холод. – Легкая щекотка по кончикам нервов подсказала Гэру, что мастер потянулась к Песни. – Давай же. У меня от северного ветра мурашки по коже. Летим, погоняем кроликов.
Через несколько секунд Айша в форме пустельги уже мчалась над долиной от Дома Капитула, над крышами скотных дворов и фермерских домиков. Гэр следовал за ней в форме огненного орла. День действительно был чудесный. Осень, которую даже Гэр мог назвать осенью, пришла на Пенглас и раскрасила все вокруг в живые цвета, сделав пейзажи острова похожими на витражи в часовне. Яркие желтые и красные листья пламенели в лесах низин, фермерские поля над ними казались клетчатым покрывалом, состоящим из золотой стерни и коричневой вспаханной земли. Выше, где ландшафт переходил в горы, пылающие лиственные леса уступали место серебристым соснам и вечнозеленым елям, а воздух начинал покусывать холодом. Зима, без сомнения, была уже в пути, но, судя по тому, как солнце жарило спину, путь был неблизкий.
На северном краю острова ландшафт был более суровым, а земля не такой щедрой. Тщательно укрепленные террасы полей были разделены каменными изгородями, по жидкой траве бродили овцы с песочного цвета шерстью. Гэр привык, что овцы всегда круглые, пушистые, с узкими щелками глаз. Здешние же больше походили на коз: с бородами и тяжелыми закрученными рогами не только у баранов, но и у овец. Они отлично подходили скалистой местности, как она, в свою очередь, подходила огненному орлу. Там, где широкие выступы темных скал сменялись внезапными узкими, как ножевая рана, долинами, холодное дыхание северного ветра делало воздух хрустальным, и Гэр-орел проносился сквозь него, словно молитва.
Это была не единственная птица, в которую он мог превращаться. Благодаря Айше Гэр освоил формы почти десятка других птиц, от совы до жаворонка, но удобнее всего ему было в форме орла. Она была знакомой, разношенной, как старые сапоги, и, если Айша не требовала иного, Гэр всегда становился орлом, когда дело касалось полетов.
Айша летела далеко впереди. Она не говорила об этом прямо, но Гэр знал: она намекнула на мантию, когда попросила больше не называть ее мастером. Мантия все так же лежала в шкафу, с того самого дня, как он ее там обнаружил. Гэр не позволял себе даже примерить ее, хотя пару раз открывал дверцу и даже тянулся рукой к синей ткани. Он знал, что должен поблагодарить Айшу за подарок, несколько раз пытался составить в уме разговор, который вывел бы на эту тему, но как бы он ни переставлял слова, финальная речь получалась вымученной, даже когда Гэр репетировал ее в своей комнате. К тому же была еще и записка – святые, записка, в которую было вложено столько смысла…