Дикая полынь

Правда, кое-кто из сообразительных родственников советовал ему сыграть на этом обстоятельстве и, как говорится, сделать карьеру:

— Напиши письмо в газету, что ты уехал в Израиль еще и для того, чтобы навсегда разойтись с женой-иноверкой. Это привлечет к тебе внимание. И ты даже сможешь вступить в какую-нибудь влиятельную партию.

Подкаменю посчастливилось найти работу по своей специальности механика по ремонту и наладке ткацких машин. Это действительно редкое везение. Например, в городе Митдал-Хаэмин девушку, закончившую железнодорожный техникум, послали на проводочный завод, а фельдшеров — на плантации цитрусовых.

Высокая квалификация Подкаменя пришлась по вкусу владельцам ткацкой фабрики, его упорно не хотели отпускать из Израиля. Помимо обычных угроз сохнутовцев и зловещих предостережений насчет того, что в Советском Союзе каждого возвратившегося из Израиля якобы ждет тюрьма сроком минимум десять лет, на Подкаменя пытались воздействовать еще таким аргументом:

— Сегодня мы распоряжаемся вашей судьбой, а через несколько лет вы будете распоряжаться чужими судьбами. У вас золотые руки, в Израиле вы в конце концов откроете собственное дело.

Но Иосифу было не до этих посулов. Его уже волновало другое: как же он мог поддаться увещеваниям "добреньких" советчиков, что жена-латышка не может быть верным другом мужу-еврею, что настоящую жену-друга он найдет только в Израиле? А там родственники уже нашептывали ему:

— Только у нас жена действительно неотделима от мужа. Оставшись вдовой, она даже не имеет права выйти замуж без разрешения мужниного брата или его родственников!

Вокруг Подкаменя уже стали роиться непрошеные свахи. Его приглашали на сборища сионистов, подчеркивая, что среди них немало одиноких женщин. Широко рекламируемое израильской прессой бюро сватовства под названием "голда" прислало к Иосифу своего назойливого агента.

И Подкамень бежал из Израиля. Бежал, оставив в полном недоумении и "ласковых" хозяев, и фанатичных родственников.

В Вене свободное время Подкамень посвящает переписке с женой. Она работает на одном из рижских заводов, составляющих славу латвийской промышленности. В обшарпанной комнатушке на Мальцгассе, где Подкамень снимает угол, читает и перечитывает он письма из Риги и тут же строчит ответы — не очень короткие.

— Знаете, — говорил мне со вздохом Иосиф Подкамень, — около дома на Мальцгассе меня иногда подлавливают сохнутовцы и агенты венской сионистской организации. Они меня стараются убедить, что если меня пустят в Советский Союз, то все равно попаду под суд. Они не знают, что самым страшным судом я уже осужден. Самим собой.

"МАМА, КТО ЭТИ ТЕТИ?.."

В тот весенний вечер сорокалетний инженер Игорь Израилевич Злоцкий, бывший сотрудник московского Гипрокино, вышел на улицы Тель-Авива в далеко не отличном настроении. Только что ему объявили, что утром он должен отправиться в город Натанья для шестимесячного обучения языку иврит в тамошнем ульпане — так называются эти специальные курсы для олим.

— Вам повезло, — бодро сказал Злоцкому чиновник мисрада. — Не будь вы строителем, вам еще не одну неделю пришлось бы ожидать направления в ульпан. Правда, должен вас предупредить, — доверительно продолжал чиновник, — директор ульпана недавно специально протелефонировал нам, чтобы к нему присылали поменьше олим из Советского Союза. Во-первых, они своим мрачным настроением действуют ему на нервы, а во-вторых, господин директор просто… не очень уважает советских евреев. А вы, как назло, из самой Москвы. Так что постарайтесь произвести на него хорошее впечатление.

Но к тому моменту израильский образ жизни успел уже произвести на Злоцкого столь отвратительное впечатление, что он сейчас думал не о директоре натанийского ульпана.

Инженер досадовал на самого себя: как же он не догадался, что письмо, полученное им от богобоязненной тещи, о том, что у его бывшей жены Галины, уехавшей в Израиль, отнялись ноги от тоски по оставленному мужу, что Галя без него угасает, — все это было продиктовано хитро задуманным планом. Мать и дочь решили любой ценой заполучить в Израиль Игоря, с которым, кстати, Талина Эйнаховна легко и без всяких переживаний развелась перед отъездом к матери…

…Подавленный невеселыми мыслями, Злоцкий вышел на каменную набережную Гаяркон. Он даже не замечал мелкого, назойливого дождя, разогнавшего прохожих.

Вдруг кто-то преградил Злоцкому дорогу. Подняв глаза, Игорь Израилевич увидел немолодую, ярко накрашенную женщину, до предела декольтированная, она пыталась соблазнительно улыбаться.

— Пойдем со мной, — услышал Злоцкий ее жалобный голос, — я тебя развеселю. — Сказано это было, кстати, на идиш: тель-авивские проститутки, как лица неофициальные, не считают для себя обязательным зазывать клиентов на иврите.

Не успел Злоцкий опомниться, как послышался голос более юной конкурентки:

— Зачем такому красивому мужчине старуха! Он пойдет со мной. Она взяла Злоцкого под руку. — Правда?