— Я только что рассказал тебе приличную часть без того, чтобы ты вытягивала это из меня. Я рассказал тебе, Елена. У меня было несколько работ здесь, от случая к случаю, на протяжении многих лет. Я немного знаком с городом, и, если мои прежние контакты все еще действуют здесь, у меня могут быть средства, чтобы смягчить нашу ситуацию. Я знаю, что один человек все еще занимается своим старым ремеслом.
— Это все еще очень загадочно, — жалуюсь я, и челюсть Левина сжимается.
— Я не собираюсь рассказывать тебе все подробности моей прошлой жизни, — спокойно говорит он. — Я был честен с тобой в том, что делал. Тебе не нужно знать все досье на меня.
— Они хранят досье? — Я моргаю на него, и он вздыхает.
— Елена, есть вещи, о которых лучше не знать. Тем более что…
Он прерывается, но я уверена, что знаю, что он хотел сказать.
— Пойдем, — говорит он наконец, кивая в сторону двери. — Я занесу ключ, и мы можем идти.
Я следую за ним, чувствуя, как яма беспокойства в моем животе становится все глубже, когда он бросает ключ в окно мотеля, и мы выходим на улицу. Нам придется пройти немного, пока мы не достигнем достаточно оживленной части города, чтобы поймать такси, и я морщусь от каждого хромающего шага, но я сдерживаю любые жалобы. Я не хочу быть тем, кто задерживает нас.
Однако облегчение, которое я испытываю, когда мы садимся на заднее сиденье такси, даже если оно теплое и слегка пахнет застарелым потом, ощутимо. Левин молча сидит рядом со мной, пока такси едет по пробкам, и я хочу что-то сказать, чтобы нарушить тишину, но не знаю что. Мне кажется невозможным, что мы можем быть так физически близки и интимны, как сегодня утром, а спустя несколько часов чувствовать, будто между нами океан пространства.
Левин велит такси остановиться на углу одной из улиц, выходит и открывает для меня дверь.
— Это несколькими улицами ниже, — говорит он, когда мы начинаем идти. — Не самая лучшая идея, чтобы такси высадило нас слишком близко к тому месту, куда мы на самом деле направляемся.
Я вижу, что он оглядывается по сторонам с каждым нашим шагом, прекрасно понимая, что нас окружает, готовый ко всему. Мне становится спокойнее, когда я понимаю, что он не теряет бдительности, и я прижимаюсь к нему, возможно, ближе, чем ему хотелось бы.
— Прости, — бормочу я, когда понимаю, что он замедлил шаг, чтобы сравняться с моим, что стало еще медленнее из-за моей хромоты. — Я пытаюсь не отставать.
— Ты в порядке, — спокойно говорит он, снова оглядываясь по сторонам. — Если ты будешь напрягаться, это ничему не поможет. Я постараюсь держать тебя подальше от него как можно дольше.
Я не очень понимаю, куда мы едем и о чем он говорит. Мы проходим мимо ветхих зданий и других, которые выглядят только в легком запустении, и ни одно из них не выглядит так, как будто им особенно часто пользуются. Но Левин, похоже, знает, что ищет, и в конце концов останавливается перед деревянным и частично кирпичным фасадом с дверью, покрытой граффити. Он стучит раз, два, а затем три раза подряд, после чего делает шаг назад и подталкивает меня так, что я оказываюсь скорее позади него, чем на виду.
Я двигаюсь без раздумий, начинаю привыкать к тому, что Левин ставит себя между мной и другими людьми. Я стою на месте, мой пульс учащается в ожидании того, кто откроет дверь, и через несколько мгновений она распахивается, и я вижу, как из нее выходит пожилой мужчина с редкими темными волосами и легкой сутулостью в осанке.
El lobo mira (исп. Смотрящий волк), — просто говорит Левин, и мужчина застывает, его глаза сужаются, а уголки морщинистых губ подергиваются улыбкой.
— Волков! Я не видел тебя несколько лет. Я решил, что ты умер, как это часто бывает с людьми твоего типа. Чем могу быть полезен?
— Ну, для начала мы можем поговорить о наших делах не на улице, — язвительно говорит Левин, и глаза мужчины расширяются, когда он начинает смеяться.
— Конечно, конечно. — Он открывает дверь пошире, чтобы мы могли войти, и я вижу, как его взгляд с интересом останавливается на мне, когда мы заходим внутрь. Это любопытный взгляд, но не развратный, и это заставляет меня немного расслабиться.
Интерьер здания странный. Оно обшарпанное, не похоже на дом, но в то же время создается ощущение, что это именно дом: вещи разбросаны повсюду, а воздух наполнен запахом еды и специй. Я не могу понять, живет ли этот человек здесь на самом деле или нет, и ничто, пока он ведет нас по затемненному, обшитому деревянными панелями коридору, не дает мне никаких подсказок.
Мы останавливаемся у облупившейся двери, и он возится с ручкой, открывая ее и пропуская нас внутрь.