Дикая принцесса

— О боже, Левин! — Она в мгновение ока пересекает комнату и оказывается на краю кровати, прижимая руку к моему лбу. — Ты проснулся. О Боже, ты очнулся. Я…

Ее голос срывается, а глаза наполняются слезами, которые потоком льются по щекам, когда она опускается на край кровати и смотрит на меня так, будто никогда раньше меня не видела.

— О Боже, я думала…

— Я знаю. — Я поднимаю руку, пытаясь вытереть слезы, чтобы остановить их прилив. — Я тоже так думал. Но теперь я проснулся.

— Как ты себя чувствуешь? — Она смотрит на меня, ее рука прижимается к моей щеке, шее, голой груди. На мне одни боксеры, и я чувствую слабый холод.

— Дерьмово, — честно говорю я ей, и смех, последовавший за этим, застревает у меня в горле, которое кажется сухим и болезненным. Мой голос звучит так, будто он скребет по наждачной бумаге. — Но я, кажется, жив. Благодаря тебе.

— Я не думала… я не была уверена… — Она впивается зубами в нижнюю губу, и я вижу, как на ее глаза наворачиваются свежие слезы. — Я так рада, что ты очнулся.

— Ее рука обхватывает мою, сжимая ее, как будто она хочет прижаться ко мне. Как будто ей невыносимо отпускать меня. И сейчас, когда все мои защитные силы ослаблены и я так близко подошел к смерти, а так близко я не был уже очень давно, я тоже не хочу ее отпускать.

— Я собиралась пойти в душ. — На ее щеках появляется слабый румянец. — Хочешь, я могу попытаться помочь тебе, если ты думаешь, что сможешь встать. Возможно, тебе станет легче.

Я медленно киваю. Даже малейшее движение вызывает во мне пульсацию боли, но душ, это именно то, что мне нужно. Я понятия не имею, как долго я пролежал в этой постели.

— Почти неделю, — говорит Елена, когда я спрашиваю ее, просовывая руку мне под плечи и пытаясь помочь мне сесть. — Большую часть времени у тебя был жар. Я старалась влить в тебя как можно больше воды и супа, а эти антибиотики, которые у меня были…

— Так вот что это было? — Я сдерживаю стон, когда сажусь, чувствуя, как все в моем теле разом жалуется. — Я помню, как ты давала мне таблетки. Где, черт возьми, ты взяла антибиотики?

Лицо Елены немного бледнеет, и я с любопытством смотрю на нее.

— Что случилось?

— Ты многое пропустил, — шепчет она, и я слышу, что она пытается пошутить и терпит неудачу. Что бы ни случилось, это явно ее беспокоит.

— Елена, что происходит?

— Я… — Она тяжело сглатывает и тянется к подушкам, чтобы сложить их позади меня. — Когда я увозила нас из отеля, я кое-кого убила, кажется.

— Я помню выстрел. И то, что мне показалось, будто ты его переехала. Елена…

— Да. — Ее голос дрожит. — А потом…

— У тебя не было выбора. — Я тянусь к ее руке, обхватываю ее и нежно сжимаю. — Я бы умер, если бы ты не вытащила меня оттуда. Благодаря тебе я до сих пор жив.

— Антибиотики… — Ее губы плотно сжаты, и я снова вижу блеск слез в ее глазах. — Человек, у которого я их взяла, пытался напасть на меня вместе с тремя другими. У меня был твой пистолет. Тот, что был в куртке. И я…

— Ты и их убила?

Она кивает, слезы снова текут по ее щекам.

— Они собирались… Я просто начала стрелять в них, а потом…

— Эй. — Я с трудом дотягиваюсь до нее и прижимаю ладонь к ее щеке, поворачивая ее к себе лицом. — Ты поступила правильно, Елена. Не из-за лекарства, а потому что такие мужчины заслуживают того, что получили. Ты не сделала ничего плохого.

— Многие люди с тобой не согласятся. — Она смахнула слезы. — Но я не могла позволить им, а тебе нужны были таблетки. Я не хотела, чтобы ты умер…

— Ты поступила правильно, — настойчиво повторяю я. — Плевать, что думают другие. Елена, ты знаешь, кто я. Кем я являюсь, кем я был. Неужели ты думала, что мне будет не наплевать на то, что ты убила человека, который пытался убить меня? Что ты стреляла в людей, которые пытались напасть на тебя? — Я провожу пальцами под ее подбородком, наклоняя его вверх, чтобы посмотреть ей в глаза. — Я чертовски горжусь тобой, Елена.

Она слабо улыбается.

— Я так и думала, что ты так скажешь… — шепчет она, пытаясь шутить.

Мне требуется все, что я могу сделать, чтобы справиться с этим, но, когда она смотрит на меня с этой кроткой, водянистой улыбкой, я не могу остановить себя.

Я наклоняюсь вперед и целую ее.

Все, блядь, болит, но мне похуй. Ее рот такой же теплый и мягкий, как я помню, и она испускает небольшой вздох, когда мои губы касаются ее губ, а ее рука поднимается, чтобы коснуться моего лица.

— Левин…

Мой член дергается, когда она шепчет мое имя мне в рот, твердея и посылая вспышку боли через меня, когда мои мышцы сжимаются. Я еще недостаточно здоров для этого, и это сводит с ума, потому что все, чего я хочу, это схватить ее, перевернуть на спину и вогнать себя в нее так глубоко, как только смогу.

Я хочу ее так сильно, что это причиняет боль.

— А как же душ? — Тихо шепчет Елена, когда я отстраняюсь, ее влажные карие глаза ищут мои.

Увидев ее обнаженной, мне не станет легче. Но душ звучит как гребаный рай.