Дикая птица

Рогнеда слушала внимательно, хотя и плохо понимала, что говорила Аньяна, – страх разгонял кровь, и она шумела в ушах. Поэтому Рогнеда задала единственный вопрос, который сумела отыскать в этом гуле:

– Ты можешь вернуть мне память?

Аньяна сочувственно поджала губы и покачала головой.

– К сожалению, мне такое не под силу – против подобных проклятий нет приёмов, – она улыбнулась. – Но это под силу тебе. Я уже говорила, что у тебя мощная магия. Организм чародеев и ведьм восстанавливается быстрее, чем обычных людей, и твоя магия лучше любого целителя знает, как тебе помочь. Она уже начала справляться с проклятием. Со временем ты сама поборешь его, и память вернётся. Но… – Аньяна оглянулась на дверь, присела на край кровати и, наклонившись к Рогнеде, тише продолжила: – Будь осторожна. У тебя явно есть сильный враг. Тот, кто это сделал, должен был подобраться достаточно близко, чтобы наложить проклятие. И возможно, он попробует снова.

– Что же делать? – прошептала в ответ Рогнеда, голос звучал слабо, почти бесшумно. Она словно вдруг оказалась на глубине океана. Не помнить себя и бояться невидимого врага? Кто-то хочет её убить? Но зачем? Что плохого она сделала?

– Я изготовлю для тебя оберег, – Аньяна снова ободряюще улыбнулась и накрыла холодную ладонь Рогнеды своей – тёплой, нежной и оттого несущей успокоение. – Он защитит от многих проклятий и сглазов. Я доложу о случившемся в Гвардию. Сейчас у нас… сложности, нечисть бушует, и почти нет свободных людей, но, думаю, для тебя мы сможем найти Сокола.

– Зачем? – почему-то это испугало Рогнеду больше, чем весть о том, что кто-то покушался на её жизнь.

Аньяна удивлённо приподняла брови.

– Кто-то пытался тебя убить, госпожа. По закону я обязана доложить об этом в Гвардию. К тому же разве ты не хочешь защититься и найти преступника?

Рогнеде показалось, что во взгляде Аньяны мелькнула тень подозрения.

– Хорошо, – поспешила ответить Рогнеда. Выбора, похоже, у неё всё равно не было. Сжав тёплую ладонь, она умоляюще посмотрела Аньяне в глаза, – Но мы можем пока сохранить истинную причину случившегося в тайне? Не говорить ни о чём ни царю, ни его свите, никому. Понимаю, что прошу о многом, но ты ведь умна и должна понимать, что так будет лучше.

Пусть Рогнеде и отшибло память, дурой она не была. Лишняя болтовня может спугнуть убийцу, и он заляжет на дно или и вовсе сбежит за тридевять земель. Пусть лучше думает, что настолько хорош, что, несмотря на то, что Рогнеда выжила, никто ни о чём не догадался.

Аньяна, похоже, думала о том же, и, пусть и помедлив, кивнула.

– Скажу царю, что ты что-то напутала с чарами и потому случайно лишилась памяти. Будем надеяться, что это заставит твоего убийцу вылезти из норы и попробовать снова.

Её зовут Рогнеда. Она невеста царя Радомира. И она умеет плести чары. Рогнеда хваталась за эти обрывки фактов, за ниточки, что терялись в тумане, надеясь вытянуть оттуда воспоминания. Но туман не поддавался. Он словно глумился, нарочно сгущаясь в тех местах, куда Рогнеда пыталась заглянуть.

Когда Аньяна ушла, Рогнеда разделась до исподнего, бросила платье на пол и забралась под одеяло, надеясь уснуть и хоть ненадолго сбежать от того сумасшествия, в котором оказалась. Но сон не шёл, и она просто лежала, уставившись в потолок, и всё думала-думала-думала. Радомир заходил в покои дважды, но Рогнеда притворялась спящей. Он гладил её по волосам, дышал мёдом, поправлял одеяло и уходил. Радомир казался заботливым и добрым человеком, возможно, он действительно её любил. Но Рогнеда не могла отыскать в себе и каплю взаимности или других нежных чувств. По правде говоря, она сомневалась, что вообще испытывала их хоть к кому-нибудь.

Дарен считал её злодейкой. Его зелёные глаза – точь в точь, как у отца, – смотрели на Рогнеду с неприязнью. Да ещё Аньяна предположила, что Рогнеда практиковала тёмные чары.

«Я правда плохой человек?»

Рогнеда закрыла глаза, пытаясь отыскать в себе ответ на этот вопрос, но ничего не обнаружила. Внутри было тихо.

– Плохой человек, – она прокатила эти слова по языку, коснулась их губами и проглотила вместе со вдохом. Слова канули в неё и пропали, не вызвав никаких эмоций. Рогнеда понимала их значение, пыталась представить, как ей это говорят – громко, в лицо, показывая пальцем, возможно, даже метко швыряя не очень свежим фруктом в лицо. Яблоком, да, пусть это будет гнилое яблоко. Оно бы пахло кисло, и его сок холодом стекал по коже под шум раздражающих чужих голосов. Холод и раздражение – вот и всё, что она смогла отыскать в себе.

Солнечные лучи выскользнули из окна, и комнату заполнили вечерние сумерки. Рогнеда спустила ноги с постели и уставилась на белые стопы с короткими, почти детскими пальцами. Вытянула ногу перед собой и оттопырила мизинец. Что ж, по крайней мере, тело всё ещё подчинялось. Это ощущение контроля, пусть и такого мало-мальского, как власть над собственным телом, вернуло ей подобие уверенности.