Дикая роза

– Нет, я останусь, – поспешно произнес Шейми, которому было невыносимо видеть разочарование на ребячьих лицах и на лице Дженни Уилкотт.

Он торопливо запихнул конверт обратно в карман и сел. Один мальчик уступил ему свой стул, находившийся вблизи плиты, но Шейми отказался. Одежонка ученика была слишком легкой для холодного мартовского дня.

Шейми начал с того, как попал в первую экспедицию. Тогда ему было всего семнадцать. Как-то вечером он пришел в Королевское географическое общество послушать выступление Эрнеста Шеклтона о готовящейся экспедиции в Антарктику и походе к Южному полюсу. Рассказ Шеклтона воодушевил Шейми, и он решил наперекор всему стать участником экспедиции. Он шел за путешественником по пятам, а потом целых тридцать три часа простоял перед домом Шеклтона: неподвижно, как статуя, не обращая внимания на ночь, дождь и ветер. Удивленный таким упрямством, Шеклтон позвал его в дом. Энтузиазм и целеустремленность Шейми произвели на исследователя должное впечатление, и его взяли в экспедицию.

Дети смотрели на него во все глаза, а Шейми рассказывал им, каково отправиться к Южному полюсу в семнадцать лет. Он говорил о безбрежных морях, о бескрайних ночных небесах и неистовых бурях. Судно Шеклтона называлось «Дискавери». Шейми честно рассказывал, как его мечты об экспедиции проходили проверку суровой действительностью: тяжелой работой, строгой дисциплиной, монотонностью дней, когда ты вместе с многочисленными участниками экспедиции заперт на небольшом пространстве корабля. Затем Шейми заговорил о другой экспедиции к полюсу, уже с Амундсеном. Он рассказывал, как с каждой милей воздух становился все холоднее, а в воде появлялось все больше льдин. За передвижением невозмутимо наблюдали тюлени, киты и пингвины. Температура падала до минус двадцати, и на таком холоде нужно было работать, управлять собачьей упряжкой, проводить наблюдения и измерения, передвигаться по коварному паковому льду, заставлять организм совершать чудеса физической выносливости, когда легкие болят от каждого вдоха и выдоха.

Догадываясь, какие вопросы крутятся в детских головах, Шейми рассказал, во имя чего выдерживал долгий путь, одиночество, скверную пищу, пронизывающий холод, боль и сомнения. Все тяготы и страдания оказываются не напрасными, когда добираешься туда, где не ступала нога человека, – в первозданную, нетронутую чистоту снега и льда. Когда понимаешь: ты – первый.

Шейми говорил около двух часов. Он не заметил пролетевшего времени. Так бывало всякий раз, когда он рассказывал об Антарктике. Он забыл не только о времени, но и о себе. Оставалось лишь одно: стремление донести до слушателей страсть, которую он испытывал к Антарктике, и добиться, чтобы они увидели, пусть только в воображении, красоты, виденные им.

Выслушав рассказ, дети наградили Шейми шумными аплодисментами. Он улыбался, видя их сияющие лица, полные энтузиазма и возбуждения. Вопросы так и сыпались на него, и он, как мог, старался ответить на каждый. А потом часы вдруг пробили четыре. Настало время идти домой. Дети благодарили Шейми и просили прийти снова. Он обещал, что придет. Дети уже собрались покинуть ризницу, когда к ним обратилась Дженни:

– Задержитесь еще ненадолго. Мистер Финнеган кое о чем умолчал. Знаете ли вы, где он родился?

Все дружно замотали головами.

– Попробуйте угадать.

– В Букингемском дворце!

– В Блэкпуле!

– В «Хэрродсе»!

– Он родился в Восточном Лондоне, – прекратила их угадывания Дженни. – Как и вы. В детстве он жил с сестрой и братом в Уайтчепеле.

Послышались недоверчивые возгласы, начались переглядывания и застенчивые улыбки – свидетельства робкой, тайной надежды, появившейся в каждом детском сердце.

– Я очень перед вами виновата, мистер Финнеган, – сказала Дженни, когда дети ушли. – Я не собиралась подбивать вас на выступление. Я даже не знала, с какой целью вы приехали. Честное слово, я подумала, что для беседы с детьми.

– Прошу вас, не надо извинений. Мне это понравилось. Всерьез.

– Тогда большое вам спасибо. Это было так любезно с вашей стороны.

– Ничего особенного я не сделал, мисс Уилкотт. Надеюсь, немного развлек ваших сорванцов.

– Вы подарили им больше чем развлечение, – с неожиданным упрямством возразила Дженни. – Вы подарили им надежду. Жизнь каждого из них очень тяжела, мистер Финнеган. Очень. Каждый голос, который они слышат: голос усталой матери, пьяного отца, алчного хозяина, – говорит им, что все светлое и яркое в этом мире для других, а не для них. Сегодня вы заглушили те голоса. Пусть всего на несколько часов, но заглушили. – Дженни отвернулась, словно устыдившись прорвавшихся эмоций, и принялась ворошить угли в плите. – Даже не знаю, зачем я топлю ее. Плита совершенно никудышная. Тепла почти не дает. Но в ризнице есть хотя бы она. А в классной комнате нам вообще нечем обогреваться.

– Сегодня суббота, мисс Уилкотт.

– Да, – ответила Джейн, сгребая кочергой угли.

– Вы проводите занятия по субботам?