– Это, – указываю взглядом на кучу в углу.
– Ты хочешь, чтобы я сжег нашу мебель для гостиной? – Джона переводит на меня взгляд, и в его тоне слышится веселье.
– Она не
– Как насчет того, чтобы повременить с заменой, чтобы нам не пришлось сидеть на полу? А потом я увезу все это на свалку. Она может еще пригодиться кому-нибудь.
– Кто-то может вытащить диван с
– Что для одного мусор… Так что-нибудь еще для костра или я его тушу?
– Может, их? – Я киваю в сторону стены с головами оленей.
Джона смотрит на меня так же, как когда я бросила старую потрепанную книгу в коробку для растопки.
– Мы
– Ладно. Тогда сожги
Я отчаянно хочу иметь пустой и чистый дом, чтобы было с чего начать.
Джона подходит ко мне за спину и опускает свои мозолистые руки на мои плечи, чтобы размять их умелыми пальцами.
Я испускаю глубокий стон благодарности.
– Лучше? – Он наклоняет голову и целует меня в подбородок.
Мари отводит взгляд, пристально уставившись на дешевый плакат в рамке с изображением национального парка Денали, который я еще не сняла со стены. Это чтобы нас не смущать? Или для того, чтобы избежать неприятного чувства, которое возникает, когда видишь, как кто-то, кто тебе дорог, близок с другим? Может, Джона и не видит этого, но я – вижу. И я не наивная. Нельзя просто так взять и отключить чувства к кому-то, если он любит другого, как бы этого ни хотелось большинству людей.
Что, если бы я была на ее месте? Если бы мы с Джоной остались «просто друзьями», и мне пришлось бы стоять в стороне и смотреть, как он влюбляется в другую женщину?
При этой мысли мою грудь пронзает острый укол сочувствия.
– Продолжение последует позже, – шепчу я, бросая на него многозначительный взгляд, и кладу свои руки на его, сжимая до тех пор, пока они не замирают.
Джона в последний раз целует мою шею, прежде чем отойти.
– У тебя были большие планы на сегодня, Мари?
Она переключает внимание на него.
– Нет, но меня вызвали по срочному делу, когда я уже подъезжала к вам. Мне придется вернуться, чтобы осмотреть больную кошку. В противном случае я бы предложила вам свою помощь.
– Беги. Спасайся, пока можешь! – стону я.
Джона игриво шлепает меня по спине.
– Как насчет быстрой экскурсии?
–
– Годится. Мне нужно вытащить отсюда эту чертовку, пока она не подожгла дом. – Он обнимает меня за шею, поглаживая ее пальцами. – Что скажешь? Съездим в Уасиллу, чтобы присмотреть новую мебель?
– Например, диван? – спрашиваю я, ощущая оживление в своих натруженных конечностях.
Он ухмыляется.
– Конечно.
Мои надежды найти что-то подходящее невелики, но идея съездить куда-нибудь –
– Калла, вставай.
Меня мягко толкают в плечо. Я испускаю плаксивый стон. В теле болит каждый мускул.
– Ну давай же. Тебе нужно это увидеть.
– Снова северное сияние?
Джона смеется.
– Сейчас почти девять. Солнце уже встает. Пошли.
Я разлепляю веки и вижу, что Джона уже полностью одет и держит в руках красный махровый халат, который я недавно купила в уасилльском магазине.
– Лучше бы это того стоило.
Я с дрожью встаю с кровати и спускаюсь вслед за Джоной вниз по лестнице. По пустому первому этажу разносится мягкое бульканье отцовской кофеварки, варящей свежий кофе. Прошло уже семь дней с нашего заселения, и все вещи Фила, которые мы решили не оставлять, исчезли, отправившись на свалку, в магазин или в огонь. Даже головы животных нашли себе временное пристанище в мастерской, потому как я больше не могла выносить на себе их взгляды. И после трех дней складирования всех этих отвратительных вещей, которые, вероятно, и испачкали зеленый сизалевый ковер, Джона наконец согласился скатать его и вынести на улицу. Ковер он оставил рядом со старым диваном, который я также заставила Джону вытащить из дома, чтобы подготовить место к прибытию нашего нового дивана в пятницу со склада в Анкоридже.
Не особо ожидала найти что-нибудь в мебельном магазине в Уасилле, когда мы поехали туда в тот день, но, о чудо, у них внезапно нашелся идеальный секционный диван в стиле модерна середины века из темно-бриарового твидового материала. Само собой, Джону смутила его цена. Два дня уговоров, после чего купила диван по своей кредитке и сказала, что путей для отступления больше нет. И я взволнована куда больше, чем когда-либо была при мыслях о диване.