Я хмуро смотрю на нее и поднимаю с пола. Чтобы понять, что это такое, мне требуется пара секунд.
С колотящимся в ушах пульсом и с опаской поглядывая на дверь, чтобы убедиться, что Джона не войдет сейчас в дом и не застанет меня за этим подглядыванием, я открываю крышку.
И ахаю при виде кольца с бриллиантом, открывшегося моему взору; все детали сразу же встают на свои места.
В этом пальто Джона был вчера. Внезапная поездка в хижину… собранный ланч… бутылка шампанского… его странное поведение…
Он собирался сделать мне предложение.
До того, как начался разговор о беременности, Джона говорил, что хотел бы провести остаток жизни со мной. Я смутно помню, как его рука отстранилась от моего лица и потянулась к карману.
Он буквально был в минуте от того, чтобы попросить меня выйти за него замуж, когда я запаниковала из-за задержки.
В моем животе поднимается неистовая дрожь. Безо всяких предупреждений? Без предварительных разговоров о браке? Мы живем вместе всего пять месяцев! Мы знаем друг друга меньше года, и все же, вот оно, кольцо – это потрясающее кольцо с бриллиантом, похожее на снежинку, с бесчисленным количеством камушков разного размера, – с которым Джона собирался сделать мне предложение вчера.
И я бы сказала ему «да», с абсолютной уверенностью – понимаю я.
Я была бы потрясена до глубины души, но согласилась бы, как сделала это с Аляской и нашим домом, потому что быть или не быть с Джоной для меня – не выбор. Потому что, несмотря на то что я знаю этого мужчину меньше года, я уже не могу представить свою жизнь без него. Я больше никогда не хочу его потерять.
Я бы сказала «да».
Я бы носила это кольцо. И мы были бы помолвлены.
А вместо этого я испугалась, что могла забеременеть, и, вероятно, это звучало не как: «Мы должны пожениться!»
У меня щемит в груди, когда я вспоминаю выражение лица Джоны – обиду и разочарование. Он спланировал весь день – место, ланч. Взял шампанское. А я, застигнутая врасплох, так и не смогла сложить два и два.
О боже мой!
Что, если он больше не хочет на мне жениться?
Неужели своими бреднями я невольно создала трещину между нами?
Я закрываю коробочку и засовываю ее обратно в карман, аккуратно поправляю пальто Джоны, чтобы не выдать, что я узнала его секрет.
А затем направляюсь к двери, надеясь, что прогулка до ангара предоставит мне достаточно времени, чтобы придумать, что, черт возьми, я собираюсь сказать Джоне.
Я хмуро смотрю на серебристый грузовик, припаркованный рядом с нашим ангаром. У меня нет никаких сомнений в том, чей он. На двери висит магнитная табличка с названием ветеринарной клиники.
Но что Мари делает у нас дома в 6:45 утра? Это как-то связано с Оскаром? Насколько я знаю, тот волк уже вернулся домой к Рою и медленно оправляется после того, как угодил в капкан.
– … а потом все полетело к чертям. – Из зияющей двери ангара доносится голос Джоны, заставляя меня замереть на месте.
– Значит, полагаю, у тебя не было возможности спросить ее? – отвечает мягкий сочувствующий голос Мари.
– Шутишь? После этого не было никакой возможности вернуться к теме брака.
То, что они говорят о вчерашнем, понятно и так. Должно быть, Джона рассказал Мари, что собирается сделать предложение. Думаю, мне не стоит удивляться. Она его самый близкий друг. И все же в моем желудке поселяется неприятное чувство, когда я понимаю, что он, по всей видимости, рассказал ей и о моей беременности. Это похоже на преданное доверие. Это личное, то, что должно оставаться между нами двоими и что мы даже не обсудили еще до конца между собой, и все же почему-то он говорит об этом с
Вот зачем здесь Мари. Должно быть, Джона сам позвонил ей. Ему нужно было поговорить об этом с кем-то, кто не является
Мне становится больно, я подхожу ближе и бесстыдно подслушиваю дальше.
Джона вздыхает.
– Я никогда не видел ее такой раньше. То есть я видел ее много раз, поверь мне… Но это было что-то другое.
– Ей всего двадцать шесть, Джона. И она многое пережила за последний год. Вся ее жизнь перевернулась с ног на голову, и не один раз. Очевидно, что она еще не готова к новому перевороту. Будь к ней снисходительнее.
– Да без проблем. – Он фыркает. – Но пять или шесть лет? Мне будет почти сорок.
– Ты не
– Я буду таким, если пять или шесть превратятся в восемь или девять. А это может произойти. Ты бы видела ее, Мари. Как будто беременность для нее смертный приговор.
Я чувствую, как мои щеки начинают пылать. Я знаю, что для Джоны важно иметь детей, но он ведь сказал – это нормально, что я не готова, и я не должна извиняться за это.
Неужели он солгал мне тогда?