Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви

- Не эта история с газетой огорчает меня, Таня, - сказала она тихо, но ты: ты ничего мне не рассказываешь. Я все узнаю стороной: про Колю, про твое странное поведение и странные желания, за которые дети прозвали тебя дикой собакой динго. А дома ты теперь всегда молчишь. Неужели ты боишься меня, или не уважаешь, или не любишь? Ответь мне.

Таня повела головой. Ей трудно было говорить.

- Я всегда одна, я всегда сама, - еле слышно сказала Таня. И добавила еще тише: - Почему отец ушел от нас? Кто виноват в этом, ответь мне.

Теперь мать молчала минуту-две, может быть, больше.

И Таня ни разу не посмотрела ей в лицо: не хватило духу это сделать.

Но вдруг она услышала ровный и спокойный голос матери. Ни один звук не дрожал на ее губах.

- Таня, - сказала мать, - люди живут вместе, когда любят друг друга, а когда не любят, они не живут вместе - они расходятся. Человек свободен всегда. Это наш закон на вечные времена.

Тогда Таня решилась посмотреть на мать, сначала осторожно, снизу вверх, повернув шею, как маленькая птичка, которая, прежде чем сняться с ветки, ищет, нет ли в небе опасности.

Мать сидела неподвижно, высоко подняв голову. Но лицо ее выражало страдание, словно кто-то пытал ее долго словами или железом - все равно, но только ужасной пыткой.

"Кто это сделал?" - подумала Таня с болью, внимательно вглядываясь в лицо матери.

А с этого бледного лица смотрели на нее самые прекрасные в мире глаза - глаза ее матери, до краев наполненные влагой; она блестела на зрачках, и под ресницами, и в углах ее темных век.

- Не уехать ли нам лучше, Таня? - сказала мать.

Таня схватилась за грудь.

- Мама, - крикнула она с изумлением и с глубокой жалостью, - ты любишь его до сих пор!

Она обхватила рукою голову матери, горячей щекой прильнула к ее волосам, обдавая их своим детским дыханием.

- Мама, не слушай меня, не слушай, родная! Я ничего не понимаю больше. Все кружится передо мной.

И в эту минуту почудилось Тане, что весь мир в самом деле кружится над ее головой. Он показался ей странным, как тот непонятный шар, о котором поет в своей песне юный Максим:

Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой,

то матовый, словно вечерний туман за окном, то лазоревый и блестящий, как родная река, освещенная солнцем с утра, как сад и поле, которые она видела во сне.

Крутится, вертится - хочет упасть...

- Мама, не надо уезжать отсюда, - шептала Таня, плача вместе с матерью.

XX

- Бывают разные виды любви, - сказала толстая девочка Женя.

Она сидела в своей комнате с Таней у окна, перед большим аквариумом, наполненным свежей водой.

Они не враждовали больше. И обе девочки смотрели сквозь стекло и воду на улицу, где за окном давно уже стояла весна. Но вода и стекло искажали ее. Маленькие плененные рыбки хвостами раздробляли огромное солнце, вольно плывущее мимо, и на тонких лучах, как на канатах дивные плясуньи, танцевали над забором пылинки. Старый медник кричал на перекрестке, стучал по железному рельсу, и Тане казалось, что это он вместе со своим железом принес в город на плечах весну.

- А ты любила когда-нибудь? - спросила Таня.

- Любила, - ответила Женя, - только это было давно, еще в третьем классе.

- Но как же ты узнала об этом?

- Очень просто. Он просит, бывало: "Женя, покажи мне задачу". А я знаю, что показывать нельзя. "Не буду", - говорю себе. Но он скажет: "Женя, я больше не буду дразнить". Ну и покажешь. Ничего с своим сердцем поделать не могла. А теперь прошло. Увидела, что плохо стала заниматься, и бросила. Решила - довольно!

- Но как же ты это сделала? - с любопытством спросила Таня.

- Очень просто! Перестала смотреть на него. Не смотрю, не смотрю - и забуду.

Таня разогнула спину, но не перестала смотреть на стекло и на воду, потом без улыбки остановила внимательный взгляд на подруге. Всей душой позавидовала она ее круглым щекам, ее трезвой голове, полной столь удивительных мыслей, и вздохнула. И губы ее, сложенные для вздоха, издали тихий свист.

- Не свисти, - сказала Женя, - это приносит несчастье в дом.

И Таня сдержала дыхание в этом доме, где зимой расцветали царские кудри и среди тонких водорослей жили золотые рыбы.

Обе они помолчали.

- Да, это правда, - сказала Таня, - бывают разные виды любви, - и внезапно ушла, не промолвив больше ни слова.

А старый медник все продолжал кричать на перекрестке, звенеть железом, и за окном стояла весна.

В рощице за домом Тани тоже стояла весна, та же самая. Она подняла траву у подножия каменных березок, свежим мхом согрела корни синих пихт. И пихты покачивали своими густыми, тяжелыми ветвями, сами на себя навевая теплый ветер.

Таня окликнула Фильку. Он ответил ей с дерева, болтая босыми ногами. Своим острым, как шило, ножом чинил он карандаш, а на коленях лежали тетради и книги - тяжелый для мальчика груз, под которым гнулась не только его голова, но и качались как будто вершины деревьев, весь лес ходил вокруг ходуном.

Он учился усердно.

И Таня с того страшного дня на реке не покидала его. Они занимались вместе, и ее резвая память приходила им на помощь обоим.