Дикая стая

Ненависть к красоте, которая ему недоступна, вдруг желчью подступила к горлу. Злоба усилена еще тем, что красотою он может овладеть лишь обманом, или же за деньги, да и то на короткое время…

…В майке и шортах, босоножках на босу ногу, Евдокия быстро приготовила обед. Уха из вкуснейших хрящевинных лососевых голов, тушеные подберезовики с жирными кижучевыми брюшками, брусничное варенье к чаю.

От спирта и вкусной еды у Никодимыча поднялось настроение. Поковырявшись ногтем в зубах, сыто рыгнув, он спросил:

— Евдокия, почему в свой поселок не едешь учительствовать?

Рыжеволосая саркастически усмехнулась: «Каков козел вонючий, даже тон выбрал этакого простецкого мужичка!» Для пущей важности кинув несколько фраз на английском, она ответила:

— Что мне в этой дыре делать, да и кого учить, не тебя ли?

От звука чужой речи Никодимыч невольно, уважительно подобрался, в нем еще шибче засвербела жажда — во что бы то ни стало застолбить этот участок земли.

— С приливом, значит, отчалим, а то собаки нас тут порвут. — И услышал то, чего так боялся услышать…

— Я тут на недельку–другую задержусь, хозяин меня потом в поселок проводит. Место здесь курортное, но главное — людей нет, я так устала от них! — Насмешливая зелень глаз обожгла насупившегося Степана.

— А почему тебе все же не поехать! — не отрывая глаз от миски, недовольно пробурчал он.

— Неужто я не имею прав, земля ведь государственная! — удивилась девушка.

— Ничейной земли скоро не будет, — подал голос Никодимыч, осмысливая неожиданный кульбит пассажирки, — кто пошустрее, самое лучшее застолбит. В сортир (я извиняюсь) будешь бегать, ни шага влево, ни шага вправо, по узкой тропке, а кругом частная собственность. Может, Евдокия ты мне записочку черкнешь (вдруг пришло ему на ум), чтоб в поселке не беспокоились, телеграммку из города, небось, отбила…

Насмешливо усмехаясь, девушка из черной лакированной сумочки с благородным желтым исподом, где есть все, что нужно каждой женщине, следящей за своей внешностью, достала золоченую ручку и записную книжечку в изящном переплете. Написав несколько строчек, вырвала листок: «В одном хорошем месте задержусь на неделю, а, может, и дольше. Евдокия». В самом деле, куда ей торопиться, на похороны матери все равно не успела.

Записочка теперь всему подвела черту. Никодимыч еле сдерживал радость. С писулькой этой он торопиться не будет, а ежели схватятся, придут к нему (это может случиться через месяц, а, может, через года), в пистончике брюк он разыщет, якобы забытую, записочку… Телеграмму из Чайбухи она отбить не могла, когда прилетела из Магадана, телеграф не работал — выходные.

Мрачно насупившись, Степан жадно затягивался сигаретой: такую западню ему устроила!

…Когда прилив поднял лодку и гость дернул шнур запуска движка, Степан с обрезом на плече хмуро кинул на прощанье:

— Не вздумай пульнуть по собакам, пущу на дно вместе с твоим алюминиевым гробом!

На головы сук положив ладони, в тяжелом предчувствии Степан долго стоял на берегу, пока не стих звук мотора. Подкрашенная багрецом солнца, наполовину утонувшего в море, темно–серая вода казалась расплавленным свинцом.

Губы девушки подкрашены, брови тронуты карандашом, хотя макияж ей ни к чему. Здоровье, нерастраченное в городе, бурлило, жарко кипела под белой, атласной кожей, брызгало зеленью ведьмачьих глаз. Возле очага Степан молча кинул пару куропаток и четыре жирных куликов–ягодников, с мягкими клювами цвета ила. Теперь уже смело, округлой рукой обвив шею, девушка крепко поцеловала его в губы. Он не отстранился, но и не отозвался на ласку.

— Почему ты осталась, ведь мать умерла?

— Из–за тебя…

— На что тебе нищий старик?

— Ста–а–а-рик! Ха–ха–ха!.. Ты что, не помнишь ту ночь? Ах, каким ты был тогда…

— Неужто лишь эта причина? — недоверчиво усмехнулся Степан.

— Не только она… — загадочно улыбнулась Евдокия. Васька вылез из–за пазухи Степана и перебежал на колени девушки. Омерзение парализовало ее…

— Привыкай! — ехидно усмехнулся он. — Смотри, не шарахни Ваську о пол, он мне дороже иного человека…

— Даже золота? — каменная девушка не отрывала взгляда от крысы, обнюхивающей белые, круглые колени.

— Какого золота? Ах, крест, так этот самородок я очень давно нашел в отвале, когда на прииске работал на промприборе.

Прозрачно–зеленые, ведьмачьи глаза с черными дробинками зрачков лукаво сверкнули и спрятались за пушистыми, загнутыми ресницами. С величайшим напряжением девушка пальцами коснулась спинки зверька. Васька сразу откликнулся на ласку, дружелюбно подняв усатую мордочку.

… — Ты что, собираешься вечно торчать в этой пещере? — Евдокия бросила ощипывать куропатку. — На природе хорошо — бывать, а в городе — жить. Поедем со мной, у меня, сам знаешь, какая квартира!

В отличие от девушки, Степан лишь помнил паскудное, похмельное утро, когда обокрал бабу. Раз та ночь для нее оказалась такой важной, то сейчас перед ней он себя чувствовал как бы виноватым, отсюда рождалась ответственность за нее.

Горностай в летней шубке!..