Дикая связь

— Он толкнул меня в школе на игровой площадке. На земле лежал острый камень, и я порезала руку. Мой дар вырвался и ударил его со всей силы. Я не сразу поняла, что могу делать. В спешке я использовала все три дара, и он оказался на земле, без мозгов, но корчась, прежде чем у меня появился шанс даже встать. Он был просто маленьким ребенком, просто засранцем, который не знал, как говорить об эмоциях, потому что… ну, ему было шесть. Теперь он мертв. Мой дар медленно разъедал его мозг, пока родители не отключили его от системы жизнеобеспечения, когда ему было двенадцать. Может, вы, ребята, и не монстры, но… ну, я – да.

Мне не нравится говорить об этом. Мне не нравится говорить о любом из случаев, когда я использовала свой дар, даже о тех, когда я уверена, что человек заслуживал этого, но разговор о Лукасе входит в тройку моих лучших тем «нет».

Сразу после несчастного случая с моими родителями.

— Я чуть не убил Грифона, когда первый раз обратился.

Мое сердце заколотилось в груди, и я подняла голову, чтобы посмотреть на него. Он сглатывает, встретившись с моим взглядом, и мне требуется секунда, чтобы понять, что он беспокоится, что я рассержусь на него.

Я только что сказала ему, что из-за меня шестилетний ребенок умер медленной и мучительной смертью, а он боится меня разозлить.

— Я запоздал со своим даром, в основном потому, что у меня было прекрасное детство, и мои родители очень оберегали меня. Моя мама была Центральной для моего отца и других своих Связных, но Джон погиб во время Беспорядков еще до моего рождения, поэтому родители завернули меня в вату. У меня не было первого обращения, пока ты не исчезла.

О Боже. Я снова опускаю голову ему на грудь и поглаживаю его по руке, просто небольшое успокаивающее движение, чтобы показать ему, что я здесь, слушаю и не осуждаю его за все это.

Как я могу?

— Мой отец и так был напуган тем, что я был в Связке с Дрейвенами, мы получили новости только за день до этого, а когда Грифон пришел сказать нам, что тебя нет, я просто… потерял контроль. Я обратился и понятия не имел, что происходит. Я не понимал, как работает обращенный мозг, поэтому я… черт, я не знал, что делаю. Когда я наконец обратился обратно, Грифон был сильно покалечен. Мой отец залечил его, как мог, но шрамы остались. Черт, мои родители были в ярости на меня. В ярости от того, что их единственный сын стал перевертышем, да еще и состоял в самой опасной группе Связных. Я был для них самым плохим ребенком, а потом… мой отец умер. Не помню, когда я в последний раз говорил ему, что люблю его, потому что я был таким козлом по отношению к нему.

Мне хочется плакать за него.

Если кто и понимает боль и горе, которые возникают из-за сожалений о своих родителях, так это я. Поэтому я знаю, что ничего не могу сказать ему, что сделает это лучше, ничего, что может залечить такие раны, поэтому я уткнулась лицом в его шею и обняла его. Мы просто лежим, обнимая друг друга без всякого осуждения, потому что кто еще может понять твои уродливые моменты, как не твой Связной? Человек, которому суждено любить тебя, несмотря ни на что, и впервые… Я, возможно, думаю о том, чтобы поверить в это. Поверить в то, что он может любить все сломанные, чудовищные, ужасающие части меня.

Мы засыпаем с включенным телевизором, запутавшись друг в друге, его лицо так близко к моему, что я чувствую его, как боль в груди.

Я сплю как мертвая, мои узы довольны тем, что он мой.

***

Единственное, что может быть мучительнее, чем просыпаться с мужчиной, обнимающим тебя, который, как ты уверена, едва может тебя терпеть?

Проснуться сверху на мужчине, в которого ты уже готова влюбиться, одна его рука сжимает твое бедро, а другая изгибается вокруг твоей задницы, чтобы притянуть тебя к себе покрепче. Твое лицо прижато к его груди, его бедро – между твоими, а его член упирается в твой живот.

Я никогда не хочу двигаться.

— Ты опоздаешь, — бормочет Гейб мне в волосы, когда мой будильник срабатывает в третий раз, но мне на самом деле все равно.

Когда я говорю об этом Гейбу, он усмехается и целует меня в макушку. — Сейчас ты так говоришь, но Грифон – это гребаный кошмар, если он думает, что ты бездельничаешь.

Я стону, отстраняясь от него, мои узы кричат о потере всего его тепла. — Я не уверена, что он может быть более суров ко мне. Господи, я могу умереть, если он это сделает.

Гейб улыбается и потягивается, но не двигается с подушек. — Тогда лучше пошевели своей хорошенькой задницей, Связная.

Я ненавижу его.

Ну, не ненавижу, но, честно говоря, я бы рискнула умереть, чтобы остаться с ним в этой постели, но этому не суждено случиться. К тому времени, как я выхожу из его комнаты, Гейб снова крепко спит. К счастью, я нахожу горничную, моющую окна, которая доводит меня до лифта, и оттуда я могу спокойно спуститься в спортзал. Мне приходится поднапрячься, чтобы добраться туда вовремя, и я оказываюсь у дверей одновременно с Грифоном.