Дикая утка

Ялмар. А я гнал ее от себя, как дикого зверя! И она забилась на чердак и умерла из любви ко мне! (Рыдая.) Никогда не поправить этого! Не сказать ей!.. (Заламывая руки, кричит вверх.) О, ты там!.. Если ты есть!.. Зачем ты допустил это?

Гина. Полно, полно, нельзя так богохульствовать! Верно, мы были недостойны, чтобы она оставалась с нами. Молвик. Девочка не умерла, а спит.

Реллинг. Вздор!

Ялмар (стихает, подходит к дивану и, скрестив руки, смотрит на Хедвиг). Вот она лежит, такая тихая, неподвижная!..

Реллинг (пытаясь высвободить пистолет). Нет, как крепко…

Гина. Оставьте, Реллинг, не ломайте ей пальцы. Оставьте ей левольвер.

Ялмар. Пусть унесет с собой в могилу.

Гина. Да, пусть. Но нельзя же девочке лежать тут напоказ. Надо снести ее к ней в каморку. Берись, Экдал.

Ялмар и Гина берут Хедвиг.

Ялмар. О Гина! Гина! И ты снесешь это!

Гина. Поможем друг другу. Теперь нам нечего делить ее.

Молвик (простирая руки, бормочет). Хвала всевышнему! От земли взята еси – и в землю отыдешь…

Реллинг (шепотом). Заткни глотку, – ты пьян.

Ялмар и Гина уносят тело в кухню. Реллинг затворяет за ними дверь.

Молвик пробирается к выходу.

Реллинг (подходя к Грегерсу). Ну, уж меня-то никто не уверит, что это нечаянно.

Грегерс (стоявший все время вне себя от ужаса, весь передергивается). Никто не может сказать, как это вышло! Ужасно!

Реллинг. Выстрелом опалило платье. Она, значит, приставила пистолет к самой груди и спустила курок.

Грегерс. Хедвиг умерла не напрасно. Видели вы, какое душевное величие проявил он в горе?

Реллинг. В минуту горя, у смертного одра многие проявляют душевное величие. Но надолго ли, по-вашему, хватит у Ялмара этого величия?

Грегерс. Неужели оно не сохранится у него и не будет расти всю жизнь?

Реллинг. Не пройдет и трех четвертей года, как бедняжка Хедвиг станет для него только красивой темой для декламации.

Грегерс. И вы смеете так говорить о Ялмаре Экдале!

Peллинг. Мы поговорим об этом, когда на могиле Хедвиг завянет первая трава. Тогда вы услышите, как он будет пережевывать жвачку, говоря о «безвременно отторгнутом от отцовского сердца ребенке». Увидите, как будет таять от умиления, самовосхищения, самосострадания. Увидите!

Грегерс. Если вы правы, а я ошибся, то – жить не стоит.

Реллинг. О, жизнь могла бы еще быть довольно сносной, если бы только оставили нас в покое эти благословенные кредиторы, которые обивают у нас, бедных смертных, пороги, предъявляя к нам идеальные требования.

Грегерс (глядя перед собой в пространство). В таком случае я рад своему назначению.

Реллинг. Позвольте спросить, что это за назначение?

Грегерс (уходя). Тринадцатого за столом.

Реллинг (вслед за ним). Черта с два! Так вам и поверят!