Позавтракав и выполнив несколько поручений Степановны, решаюсь отправиться на почту. Телефон в этой глуши почти не работает, поэтому решаю позвонить Елизавете с автомата. Это лучше, чем пропустить половину слов собеседника и с трудом понимать, что вообще ему надо.
Мне необходимо отчитаться перед боссом, хотя, честно говоря, я не знаю, что ей сообщить.
У меня ничего для неё нет. Поэтому, едва дотащившись до небольшой избы в центре деревни — так называемого узла связи, я захожу внутрь, покупаю жетоны и начинаю нещадно врать о том, что ещё чуть-чуть — и я всё сделаю.
Хотя на самом деле подвижек никаких. Ну кроме того, что дикарь активно издевается, пытаясь забраться ко мне в трусики. И вот, размышляя над тем, что начальница дала мне всего два дня до того, как она найдет кого-то получше, спускаюсь с хлипкого крыльца.
И в этот момент на меня набрасывается какая-то женщина, хватает, с воем принявшись таскать меня за волосы.
По закону жанра в этот момент поблизости должен был оказаться дикарь и спасти меня.
Но это в кино, а не в жизни. Да и слишком много уже было этих самых спасений. В реальности же незнакомка визжит, что она жена Петра, и изо всех сил старается снять с меня скальп.
Мне никто не помогает, все просто таращатся. Пока она не останавливается, угомонившись.
Она грозит мне убийством. А я просто несусь обратно в гостевой дом. Боясь, испытывая дичайший стресс, опасаясь, что из-за угла выпрыгнет какая-нибудь бывшая возлюбленная Семёна и изобьет меня.
Но за мной никто не бежит.
А Степановны дома не оказывается. Благо у меня ключи. Я снова стою у двери и не могу отдышаться. Совершенно не зная, что мне делать. Я скидываю куртку и сползаю по стене в сенях и сижу так, кажется, целую вечность. Не знаю, сколько проходит времени, но на пороге, стряхивая снег, появляется мой лучший враг.
— Если ты к Степановне, то её нет. Дрова можешь поколоть, хозяйка будет рада.
В глаза чёрные смотрю и теряюсь. Вроде бы всё тот же дикарь, но теперь уже ощущается иначе. Взгляд кажется умнее и глубже.
— Ты просто притягиваешь к себе неприятности, Барби. Наслышан о твоих новых приключениях на почте.
— С ума сойти, у вас тут интернета нет, а информация разносится быстрее, чем на новостных каналах.
Я жду ответа, а он скидывает дубленку и шагает ко мне, задирает мой свитер вместе с лифчиком и оголяет мигом затвердевшие соски. Сжимает их пальцами и неожиданно резко наклонившись начинает лизать, кусать, дёргать и сосать.
И страх, стресс и переживания мигом превращаются в огненное желание. Потому что он очень хорош в этом. Правый лижет, а левый теребит ногтем. Тело наливается жаром, сердце беснуется, между ног всё течет и плавится. А дикарь переходит к другой груди и точно так же кусает, а вторую ласкает рукой.
Я закрываю глаза от удовольствия, дикарь толкает меня в какую-то бездну. Не могу остановить его. Не подозревала, что бывает так классно. И эти его движения руками, губами буквально взрывают. Не предполагала даже, что так умею. Только от груди.
Но, сжав бёдра, понимаю, что кончаю.
Смотрю в его чёрные глаза и не могу понять, что с моим телом. Таращусь. Не веря тому, что происходит. Чувственная дымка затягивает мой разум и не даёт думать.
Судорожно свожу бёдра снова и снова, но не могу остановить пульсацию.
Одуреть. Как же хорошо.
Я же считала себя какой-то не такой. Но его руки на моём теле, язык и губы на моей груди. Властные пальцы, сдавливание и контроль… Краска заливает лицо, и я понимаю, что не принадлежу себе. Я как глина, из которой он лепит.
Дикарь отпускает. И начинает возиться с ремнём, расстёгивая брюки. В темноте его глаз бьётся нечто звериное. Он хочет самку. Он желает получить меня. И я, кажется, не против. Вот прямо сейчас я разомлевшая и тупая как пробка.
Но во дворе скрипит калитка, поскуливает от радости собака. И становится понятно, что откуда-то вернулась Степановна.
Искривлённое желанием лицо дикаря приобретает оттенки злости.
— Уезжай, чужачка, ты только доводишь меня. Проваливай!
И уходит сам. Отлично. Я ещё и виновата.
Глава 15
Глава 15
Не торопясь подхожу к окну, отодвигаю шторку. Никак не могу прийти в себя. Не думая о правильности и рациональности своих поступков, слежу за ним. Странно, но он никуда не ушёл.
Я всё ещё вижу его. Михайлов набросил дубленку и, не застегнув её, разбирает дрова под навесом. И, будто почувствовав мой взгляд, оборачивается, замирая с топором. От тёмных мужских глаз всё внутри переворачивается и дрожит. Я хочу отвернуться. Но не могу с собой справиться. Лучше бы он исчез. Лучше бы уехал. Не могу унять сердцебиение.
Безумие какое-то. Сглатываю подступивший к горлу ком. Сама себя не понимаю. Ведь он ужасен, он груб…
— Зачастил ко мне Данила, — хохочет Степановна, отвлекая меня.
Она снова возится на кухне.
— Так помогает вам. Вы пожилая. Это правильно, — едва отдираю язык от нёба, с трудом собираю слова в предложения.
Щёки пылают, голова шальная. Сейчас Степановна поймет, что он со мной сделал. И осудит. Высмеет. Расскажет остальным, как тут у них принято.