Дикарь

Она взглянула на его умиротворенное лицо, на которое падали пряди волос, выбившиеся из косицы. Его гордость, по-видимому, не страдала от того, что он намеревался работать на человека, значительно ниже себя и по положению, и по происхождению. Однако обратиться за помощью к Люсьену было выше его сил. Не была ли его гордость связана с его отношениями с властным старшим братом?

И с неизбежными, до смерти надоевшими сравнениями с Чарльзом? Как бы то ни было, но он явно хотел доказать, что он самостоятельная личность, если не ей, то Люсьену, и Джульет вдруг очень захотелось, чтобы ему удалось доказать это.

Они остановились у придорожной гостиницы, чтобы сменить лошадей. Несколько пассажиров, сидевших на империале, вышли, вошли трое новых. Сидевший напротив нее лорд Гарет вытянул длинные ноги, зевнул, сонно улыбнулся ей и, прислонившись щекой к спинке сиденья, снова погрузился в сон. Его колени касались ее колен, и только присутствие других пассажиров удерживало ее от того, чтобы наклониться над ним и поцеловать в приоткрытые губы. Лицо у него было таким милым, таким беззаботным. Она улыбнулась и покачала головой: по всей вероятности, заботы действительно не тяготили ее мужа.

Из всего вздора, который наплела леди Брукгемптон, одно было верно: они с Чарльзом отличались друг от друга как небо от земли. Она не могла представить себе, чтобы Чарльз вовлек их в подобную авантюру и спокойно задремал, совершенно уверенный в том, что все будет прекрасно. Она не могла себе представить, чтобы Чарльз согласился биться на шпагах ради денег.

Она вообще не могла себе представить Чарльза. И точка.

Она озадаченно нахмурила лоб. Она не видела лица Чарльза более года и теперь с изумлением осознала, что черты его вспоминаются не совсем отчетливо. Когда она попыталась представить себе строго сжатые губы Чарльза, перед ней возникала ленивая, озорная усмешка Гарета. Когда она попыталась вспомнить тембр его голоса, она услышала беззаботный смех Гарета. А когда попыталась вспомнить, как это было, когда они с Чарльзом занимались любовью, то в памяти возникала безумная ночь в заведении мадам Боттомли, когда Гарет заставил ее вознестись к таким вершинам наслаждения, о существовании которых она и не подозревала.

Ее взгляд невольно упал на аристократические руки с длинными пальцами, праздно лежащие на его коленях.

Она вдруг вспомнила, что он проделывал этими пальцами и этими губами, которые сейчас приоткрылись во сне, и смущенно поежилась, почувствовав, как по ее телу прокатилась горячая волна желания. Груди у нее напряглись, сердце учащенно забилось. И она с чувством вины вспомнила о человеке, который лежал в сырой земле за тысячи миль отсюда. О человеке, который был отцом ее маленькой дочери.

— Чарльз, — прошептала она, пытаясь оживить воспоминание о нем. Она взяла в руку медальон с его портретом, висевший на шее, и вгляделась в него. Миниатюра была сделана в Бостоне за два месяца до гибели Чарльза.

Художнику удалось мастерски уловить сходство. Она долго смотрела на его светлые волосы, припудренные перед тем, как позировать художнику, твердую, мужественную линию губ, целеустремленный взгляд обманчиво мечтательных голубых глаз.

И, как ни странно, не почувствовала ничего.

Она осторожно возвратила миниатюру на место, за лиф платья. Потом, прижав к себе дочь, стала снова глядеть в окно, размышляя о своем растущем чувстве к Гарету и убывающем — к Чарльзу.

Она даже не заметила, что с сиденья напротив за ней пристально наблюдает из-под полуопущенных ресниц Гарет.

Глава 25

Джульет никогда еще не видела ничего красивее господского дома в поместье Суонторп. Расположенный на плодородном берегу Темзы в окружении ухоженных газонов, лугов и полей, на которых зеленели молодые всходы пшеницы, он был построен из великолепного розового камня. Из его окон открывался вид на реку и гряду зеленых холмов, простиравшуюся к югу. Когда экипаж, нанятый ими в Абингдоне, повернул на дорогу, ведущую к дому, которую обрамляли набирающие бутоны кусты роз и аккуратно подстриженная живая изгородь из тиса, Джульет заметила возвышающийся над сливами, персиками и вишнями в цвету шпиль церкви Святой Елены, одной из двух древних церквей в городе, в миле отсюда. В ветвях сикомора неподалеку куковала кукушка, а немного подальше солнце поблескивало в водах пруда, по которому лениво плавали лебеди и дикие утки.

— Какой чудесный дом, — пробормотала она, когда экипаж остановился перед главным входом.

Гарет улыбнулся немного печальной улыбкой:

— Да. Какая жалость, что мой непутевый дед проиграл его в карты. Знаешь, говорят, я похож на него. Когда я думаю о том, что он имел и что так легко потерял, то начинаю понимать, как дорого обходится разгульная жизнь.

— Ах, Гарет… уж не такой ты пропащий, как думаешь.

— Иными словами: не такой уж пропащий, как мог бы стать, если бы не встретил тебя. — Он лукаво подмигнул ей. — И конечно, Шарлотту.

— Ты хочешь сказать, что мы уже повлияли на тебя?