Дикарь

Он отпустил. Не сразу, но отпустил. Его взгляд был таким странным, напуганным и потерянным. Я была права — глаза всё-таки воспалённые. В голове вдруг зазвенели слова, которые мне как-то сказал Дикарь, когда я попёрлась в его кабинет, чтобы добиться справедливости по поводу зарплаты. Он тогда мне пообещал деньги, но с одним условием, если уложит в койку. Я наивная такая, искренне ничего не понимая задала вопрос, как можно спать с человеком без любви? Дикарь ответил просто — к чёрту любовь. Наверное, в этом было что-то пророческое.

— Даша, — задушено прошептал он, внимательно следя за каждым моим движением, будто готовясь словить, если я вдруг захочу убежать.

— Я знаю, как меня зовут, и я знаю, кто я. А кто ты — непонятно даже тебе, — я попятилась, затем развернулась и пулей вылетела на улицу, игнорируя недоуменные взгляды бармена и посетителей.

Двадцать один

Я сидела в самом конце аудитории, усердно создавая вид, что записываю лекцию. На самом же деле, калякала тупые узоры на полях тетрадки. Голос лектора жужжал где-то на периферии моего сознания. Стрелка часов, что висели над входом в аудиторию, будто решила поиздеваться надо мной, потому что иначе объяснить, почему время так медленно идет, я не могла.

Хотелось домой. Хотелось залезть под одеяло, закрыть глаза и просто заснуть. Я скоро крышей поеду от всех этих мыслей и дурацких кошмаров, которые каждую ночь не дают мне покоя. Не думала, что будет так тяжко, хотя прошла только неделя. Неделя, мать его! А лучше не становиться. Такое ощущение, что я застряла в болоте и оно теперь медленно, но верно засасывает меня на дно. Чем больше барахтаюсь, тем сильней оно тянет.

Боль жжёт в груди. Она такая странная и совсем ни на что не похожая. Трудно даже описать, где именно в грудной клетке расположена эта боль и почему нет никакого обезболивающего, чтобы хотя бы на пару часов отдохнуть от нее. У меня не получается сосредоточиться на учебе или на разговоре с мамой и уже фактическим отчимом, когда мы ужинаем. Та я даже на этом ужине сосредоточиться не могу. От еды воротит, хотя вообще-то я люблю вкусно и плотно поесть.

Девочки из группы зовут погулять, а я отказываюсь, потому что физически не могу заставить себя подняться с места и одеться. Каждое движение, каждая вымученная улыбка дается с таким тетаническим трудом, что выть хочется. Я не привыкла быть слабой. Не привыкла пускать нюни. Но, похоже, у всех есть свое уязвимое место. У всех, кроме него.

Влад после той злополучной встречи еще несколько раз звонил мне, но я не подняла трубку. А ради чего? Чтобы выслушать оправдания, которые озвучивает даже не тот, кто наворотил дел? Нет. Я не настолько растратила остатки гордости, чтобы обременять себя этим дерьмом.

Лекция, наконец-то, закончилась. Я по-быстрому собрала все свои шмотки в рюкзак и бегом вышла из аудитории, чтобы не наткнуться на очередное предложение где-нибудь потусить. Надо бы поскорей работу найти, чтобы по возвращению из дома ничего кроме, сна не хотелось. Одна знакомая пообещала помочь устроиться кассиром в один из фаст-фудов. Работка не самая престижная, зато деньги, вроде, там платят исправно.

Конечно, дядя Саша зарабатывал достаточно, чтобы я могла расслабиться и заняться исключительно учебой. Но мне работа была нужна не для денег, а, чтобы заполнить всё свое свободное время, иначе я точно свихнусь.

Мерзкая сентябрьская изморось раздражала. Грязища под ногами, а над головой — угрюмое низкое небо, наполненное свинцовой тяжестью. Меня сдавливало всё это, ложилось непосильным грузом на плечи, тянуло к земле. Даже дышать с трудом получалось, будто легкие нераскрыты.

Накинув на голову капюшон, я спрятала холодные покрасневшие пальцы в карманы куртки и перепрыгивая лужи, поплелась домой. Можно было бы добраться и на общественном транспорте, но в последнее время меня нервирует большое скопление людей. Все галдят, а мне так хочется тишины.

Джинсы безбожно заляпаны, а любимые кеды, которые я собственноручно несколько раз перекрашивала и писала на грязно-белых носках всякие цитаты из песен безвозвратно испорчены непогодой. Ладно. Рано или поздно с любимыми вещами всё равно приходиться прощаться.

Пальцы я так и не согрела. Практически не чувствуя их, я пыталась найти ключи в рюкзаке, пока шагала уже по знакомому двору. Прямо напротив моего подъезда стояла какая-то машина. Черная, неприметная и тонированная. Раньше я ее здесь не видела, а сердце почему-то дрогнуло. Дожились, теперь я себя еще накручиваю по поводу и без.

Не отыскав ключи, я выругалась про себя. Ладно уже позвоню в домофон. По бордюре и на носочках я пробежала к подъезду и краем глаза заметила, что дверца машины открылась. Я ускорила шаг, сама, не понимая, чего именно боюсь.

— Даша, — знакомый бас, как и неделю назад ударил в спину, скользнул холодом вдоль позвоночника, рассыпаясь на острые осколки где-то в солнечном сплетении.