Дикарь (ЛП)

Я захожу в свою комнату, и здесь все так же, как и было, когда я был маленький. Маленькая кровать застелена одеялом и простыней, на которых изображен Бетмэн. Разные игрушки лежат в комнате, тут же бейсбольная бита, перчатка. Все очень чисто, нет ни единой пылинки, видно, что Рэнделл ухаживал за этим местом все эти годы, содержал в чистоте.

Выходя из комнаты, я направился в родительскую спальню. Я моментально узнаю все до мелочей в их комнате. Я вижу железную кровать, застеленную мягким светло-голубым и белым одеялом. На прикроватной тумбочке стоит множество наших фотографий, где мы улыбаемся и смеемся. Я закрываю глаза, и на меня накатывает непреодолимая тоска по упущенному времени, тому, чего нельзя вернуть; я могу поклясться, что я чувствую сладковатый запах духов моей матери. Вспышка боли и тоски просачивается в мой разум и тело.

Я поддаюсь порыву и иду по направлению к шкафу, резко отрываю дверцы, но там пусто… нет одежды.

— Зак, я избавился от всей одежды, но все остальное я оставил неизменно. Я нанял человека, она приходила и убиралась все эти годы раз в неделю, содержала дом в прежнем состоянии.

Кивая растерянно головой, я отворачиваюсь от него и смотрю в окно на задний двор. Там по-прежнему растет персиковое дерево, но оно выглядит в десять раз больше, чем когда я видел его в последний раз, и на нем нет больше плодов.

Поворачиваясь к Рэнделлу, я прочищаю горло и откашливаюсь, так он не сможет почувствовать мою неуверенность и уязвимость на данный момент.

— Спасибо, что показал мне это сегодня. Но я думаю, я увидел достаточно, пора с этим заканчивать.

— Да, конечно, — бормочет Рэнделл. — Я могу свозить тебя на обед, мы могли бы пообщаться немного больше, если, конечно, ты хочешь.

— Вообще… Я бы предпочел вернуться домой, если вы не возражаете. Мне нужно побыть одному, если вы не против.

Рэнделл натянуто улыбается, но улыбка не касается его глаз, они печальны, и отвечает:

— Никаких проблем.

Я следую за Рэнделлом, когда мы выходим из дома и направляемся к машине в полнейшей тишине, я погружен в свои мысли.

Все неверно. Все, что сегодня произошло, мне неважно. Я пытаюсь убедить себя...

Мой настоящий дом в Карайке. Длинный общий дом, который поделен на секции, я построил его своими руками, моя комнатка находится рядом с комнатой приемного отца. Мой скромный гамак обеспечивает мне уют, в котором я нуждался, а лес обеспечивает меня едой. Все просто.

Мне совершенно неважно все, что сегодня показывал мне Рэнделл, мне это неважно. Это прошлое.

Глава 16 Мойра

Я стою перед дверью в спальню Зака, но не решаюсь войти. Я волнуюсь за него. Он не спустился к обеду, затем мы провели вместе с Рендэллом тихий вечер, обсуждая все, что сегодня произошло.

Он тоже очень волновался за Зака.

Скорее всего, поездка в родной дом пробудила в нем горькие воспоминания. Рэнделл рассказал мне, что Зак вспомнил некоторые вещи очень ярко и точно. Он вспомнил, насколько не хотел ехать в Амазонку со своими родителями, и как он умолял оставить его с дядей Рэнделлом.

Я предполагаю, что Зак столкнулся во внутреннем конфликте с самим собой и с тем, что для него обозначает понятие «дом». Он был твердо уверен, что его единственный дом в Карайке, тот единственный, в который он верил и знал. Но сейчас он вспомнил такие важные для него вещи, что тут тоже его дом, и что он также его любил, и был расстроен, потому что пришлось покинуть его. Я даже не могу представить, как он чувствует себя сейчас. Сейчас под влиянием того, что он вспомнил, его чувства, эмоции — все разделилось на две равные части и давит на него.

Меня одолевают разные мысли о том, что он сейчас сидит в комнате, и в этот самый момент планирует свое немедленное возвращение в Амазонку. Это было бы самым легким способом преодоления всех чувств и болезненных воспоминаний, которые вернулись в его разум. Это будет так легко для него, принять такое решение… вернуться, забыть. Так для него будет наиболее комфортно. А для меня? Что будет со мной?

Я решаюсь и стучу в дверь.

— Зак… можно войти?

В ответ меня приветствует полная тишина, поэтому я воспринимаю это за своеобразное согласие и поворачиваю дверную ручку, она поддается мне. Дверь плавно открывается, и я замечаю, что комната погружена в полутьму, он задернул тяжелые портьеры, и только прикроватная лампа включена и источает легкий свет.

Я быстро оглядываю комнату, и наконец, слава Господу, нахожу его, сидящим в дорогом кресле, оббитым голубо-золотистым шелком. Он вальяжно раскинулся в нем, его мускулистые подтянутые ноги, обласканные золотистым загаром, вытянуты перед ним. Одна рука покоится на бедре; другая на подлокотнике кресла, он сосредоточенно поддерживает ладонью щеку. Его глаза словно погружены в темноту, они поддернуты поволокой, когда он смотрит на меня.

— Ты не спустился к обеду, — говорю я как можно мягче, пытаясь не казаться назойливой.