Дикарь (СИ)

– Зараза! – рыкнул Хенсли и вдруг впился мне в губы. Жадно, горячо, мучительно. Я знала, что он делает. Хочет испугать меня, хочет оттолкнуть. От того и кусает мне губы, оттого и рвет пуговицы на лифе платья. Толкнул, прижал к нагретой солнцем земле. Запах лаванды смешался с запахом мужчины, кружа голову, сводя с ума… Я обвила руками его шею, зарылась пальцами в темные волосы. ладкие. Тяжелые. Хенсли вздрогнул и замер на миг, почувствовав мое прикосновение. И тут же обхватил мое лицо, снова терзая губы,тараня языком. Желание пьянило голову сильнее вина… я хотела его. Забери меня жрот, я хотела этого мужчину. С его яростью, с его ненасытностью, его ранимостью. С его непонятной и пугающей сущностью, всего – целиком. И потому лишь выгнулась дугой, подставляясь его губам, когда Шерх стянул верх моего платья вместе с нижней сорочкой и втянул в рот сосок. Застонала,и енсли дернулся, словно не веря. Я же пыталась стянуть его одежду, все эти бесконечные слои ткани! Куртка, безрукавка, рубашка, еще одна… о Великие Духи! Да на нем было столько одежды, что можно сдуреть, пока доберешься до кожи! Я тянула, ругалась, шипела, пока Шерх меня целовал - тоже как-то беспорядочно и бестолково. Хотя какая, к жротам, разница, если мы оба слегка помешались, и каждое прикосновение обнаженной кожи, каждый влажный поцелуй рождал вутри невообразимое наслаждение.

И когда мы, наконец, избавились от ткани и Хенсли вдруг отстранился, я жадно глотнула воздух пересохшими губами. И решила, что убью его, если он сейчас уйдет. Утоплю в гейзере. Или закопаю в лесу.

Но он не собирался уходить. Это я поняла, стоило увидеть темные глаза – бешеные, хмельные. В которых билось такое неистовое желание, что мне стало нечем дышать. Он смотрел на меня, рассматривал все – от грязных ступней до растрепавшихся рыжих волос,и я тряслась под этим взглядом. Не знаю, как можно так смотреть. Мы стояли на коленях друг напротив друга – обнаженные и растрепанные, окутанные лишь ароматом цветущей лаванды.

Я не сдержалась и тоже прошлась взглядом по его телу. Сильный. Жилистый. Возбужденный. Возбужденный до предела, его плоть уже сочилась смазкой, и это заставило меня облизать губы. Никогда не думала, что испытаю такое удовольствие от явного, неприкрытого мужского желания.

енсли поднял руку и за шею притянул меня к себе. Губы в губы, кожа к коже. Казалось, Шерх хотел испробовать на вкус каждый кусочек моего тела, потому что его язык побывал везде. И пальцы. Какие умелые у дикаря оказались пальцы! Они заставляли меня стонать и выгибаться, мучая порочными и чувственными ласками. И когда он накрыл меня телом, прижал к своему бедру мое колено и вошел толчком, я не выдержала и вскрикнула, глядя в темноту его глаз. На лоб Шерха упали темные пряди, лицо исказилось. Он дышал рывками – рваными и короткими, в такт своим движениям. Толчок, пауза, толчок… Так мучительно сладко… Спазмы в животе нарастали, наслаждение заставляло двигаться навстречу этим восхитительным ударам.

– Быстрее… – прошептала я в его губы.

Сдавленный тихий стон сквозь зубы, и Шерх двинул бедрами сильнее, тараня меня. Уже не сдерживаясь. Шипя и глотая свои рычания. Сжимая зубы. Я хотела поцеловать его, но не могла. Меня уносило куда-то туда, где уже не плыли облака, а темнели тучи. Плевать. Я неслась в небо с каждым ударом, с каждым хриплым стоном и лаской длинных пальцев, что трогали меня.

Гром прогремел почти над головой, сверкнула молния,и на поле с лавандой обрушилась гроза – первая весенняя гроза в этом году…

***

Я свихнулся. Окончательно.

Мне это нравится.

И даже если я сдохну после всего, что сделал, плевать. Все равно уже не остановлюсь. Невозможно остановиться, когда тело трясет от вожделения. Это какая-то одержимость, это почти запредельное удовольствие. ыжая, страстная, неная… совершенная от изящных пальчиков на ногах до пушистых волос, что я все-таки сжал в кулаке, не сдержавшись. Тянул их, эти волосы, и целовал тонкую женскую шею, губы, грудь. Целовал все, до чего мог дотянуться, не понимая и не думая. Только чувства… сильные, острые, горячие настолько, что тело стало влажным. Мы оба стали влажными. И от этого понимания я рычу и пытаюсь затолкать свой рык обратно в глотку… Ничего не выходит. Ни затолкать, ни сдержаться….

У Софи бархатная кожа, круглые ягодицы, родинка под левой грудью. Я хотел бы изучать это долго и внимательно, но вожделение не оставляет мне шанса. Я знаю, что скоро будет гроза, чувствую. И надо бы убраться туда, где тепло и сухо, но… ыжая стонет. Так чувственно и протяжно, что я теряю остатки разума. Вдалбливаюсь,трусь, почти кусаю. Целую. Трогаю… Двигаюсь. Наслаждение жгутом сворачивает внутренности, кровь стучит в висках,и перед глазами темно… А нет. Темно, потому что гроза все-таки подобралась к нам.