Дикари

— Это действительно правда, брат мой? — спросил Тит с некоторой грустью в голосе. — Ты первый среди тех, кому я ни в чем не могу отказать, никогда не забывай об этом... Не делай ничего не посоветовавшись со мной и не слушай тех, кто будет говорить обо мне плохое...

— Никто так не говорит и не думает! — возразил Домициан, облекая свою новую ложь в улыбку.

Цезарь в последний раз посмотрел на младшего брата и прошел дальше, приветствуя собравшихся:

— Ave, Попидий!.. Ave, Цериалис! Спасибо за то, что ты сделал в Нарбоннской провинции. Мне прочли твой доклад на этих днях, и все остались очень довольны... Ave, Истацидий! Смерть твоего отца очень огорчила меня, мы будем помнить о нем как о честном человеке... Ave, Теренций! Твоя поэма, посвященная празднествам Цереры, очаровала меня, я тебе завидую, поэтому поздравляю с успехом... А! Лацертий!

Человек Домициана, растолкав всех локтями, появился перед сувереном.

— А готов ли ты к играм? — воскликнул тот. — Внимание! Твой противник Лепид и его галл скоро возьмут над тобой верх, если верить тому, что мне сказали... Они обещали выставить пять тысяч диких животных и десять тысяч гладиаторов! Ты поступишь так же, Лацертий?

— Я не думаю, Цезарь, что галл Сулла сможет сдержать свои обещания... Он со вчерашнего дня содержится в Большой тюрьме!

Тит нахмурил брови, услышав имя Суллы, которое напомнило ему о неожиданном исчезновении прекрасной Манчинии.

— Что ты сказал? Сулла? А почему?

— Я боюсь, как бы он не был обвинен прокуратором в подделке документов о наследовании Менезию, — непринужденно сказал Лацертий, искусно скрывая свой интерес к данному вопросу. — Но я обязуюсь взять на свое содержание всех людей и животных, которых он привез в Рим! — поспешил добавить он.

Раздосадованный, Цезарь остановился перед Лацертием, все, стоявшие вокруг, внимательно их слушали. Игры были страстью Тита, который после открытия не пропускал ни одного аренного дня.

— А Металла? — спросил император Рима, который знал по именам всех звезд цирка. — Что будет с ней? Если возница Менезия в уже назначенный день не побьет карфагенянку, то плебс взбунтуется и подожжет заново отстроенный амфитеатр! И я должен сказать, что сердцем буду с ними...

— Не беспокойся, Цезарь! Металла, вместе со всем имуществом Менезия, находится под секвестром. Она вновь становится рабыней, и я уже начал переговоры с должностным лицом, отвечающим за сохранность имущества, о ее покупке. Тогда она будет сражаться по моей воле!

— Если она будет биться, — произнес какой-то голос позади Цезаря, — то не в твоих интересах, Лацертий!

Тит обернулся. По тоге он узнал молодого адвоката: маленький рост и неприятный голос делали его смешным, он с яростным и решительным видом протягивал ему прошение, перевязанное шелковым шнурком.

— Окажи милость, Цезарь, тебя все зовут Доброжелатель, брось взгляд на это прошение, защищающее бывшего офицера Суллу, незаконно обвиненного в получении наследства и подделке документов! — вскричал Гонорий, сопровождая слова энергичным жестом. — Что же касается Металлы, о Цезарь, то будь уверен, что она выйдет в назначенный день сражаться. Но выйдет она под именем Суллы и в память о Менезии, как свободная женщина! Сегодня утром я предоставил суду все бумаги для срочного вынесения решения. На основании известного постановления, обнародованного при третьем консулате Антония, рабы, освобождение которых было произведено наследниками, сохраняют свободное состояние даже в том случае, если впоследствии освободившие их на юридическом основании лишаются своего имущества по каким-либо причинам!

Нестомарос был мертв, Сулла заключен в тюрьму; однако, бесстрашный перед императором Рима, гордый, как Артабан[78], уверенный в своих словах, адвокатик Гонорий, сын Кэдо, начал один борьбу с могучей кликой Лацертия и дошел до самой императорской приемной.

Сцена, разыгранная молодым человеком, развлекла Тита, он улыбнулся, взял прошение в собственные руки, перед тем как передать его одному из своих секретарей. Это было большой честью.

— Вот человек, который верит в силу закона, — шутливо сказал он. — Ну, вот видишь, Лацертий, жива еще добродетель в Риме, несмотря на его неприглядные внешние проявления... Я прочту твое прошение, молодой человек, — сказал он, обращаясь к адвокату. Он уже собирался идти дальше, как вдруг обернулся к претенденту на должность трибуна: — Ты удачлив в делах, Лацертий, как я вижу, но не будь слишком жесток к своим противникам. Надо сдерживаться, когда побеждаешь, не забывай об этом...

Глава 26 Гонорий у угольщиков

Группа из восьми рабов-угольщиков шла по лесу, ведя за собой двух ослов, на одном были нагружены орудия труда и съестные припасы, а на втором — пустые мешки, предназначенные для древесного угля.

Одному из этих восьмерых, который шел последним, показался между деревьями, в подлеске, силуэт человека, привязанного к стволу. Он отстал от группы, чтобы проверить, не ошибся ли.