Дикари

И люди, толпившиеся в коридорах и на галереях амфитеатра перед тем, как пройти на места, понимали, что этот, единственный в своем роде, поединок будет также завершением другой битвы — между двумя патрициями, Лацертием и Менезием, на ступеньках лестницы, ведущей к трибунату. В результате этого сражения Менезий умер. Сулла погиб на этой же самой арене. Вот сколько побед уже было на счету у Лацертия. Но если окровавленная карфагенянка упадет со своей колесницы, запряженной черными лошадьми, плебс, так же как и патриции, увидит в этом реванш. Итак, сейчас должен был развернуться последний акт трагедии, во всех действиях которой нашла свое отражение судьба, столь безжалостная к римлянам.

К шуму, шедшему с верхних галерей, почти полностью заполненных зрителями, прибавился скрип блоков, при помощи которых десятки моряков Мизенумского флота[85] стали поднимать и натягивать велум, этот гигантский парус корабля из камня, на века поставленного на якорь в самом сердце города.

И наконец глашатаи взяли в руки свои рожки и трубы, раздалось нечто вроде громкого хриплого призыва. Гидравлический орган завел свою странную песнь. Все, кто сидел, поднялись: как отребье общества, получавшее пропитание от Анноны, так и всадники с сенаторами, сидевшие на соответствующих трибунах и одетые в безупречные тоги — так как для них ношение тоги в цирке было обязательным из-за религиозного характера даваемого спектакля. Приношение гладиаторами самих себя в жертву символизировало дар богам. Представление увековечивало традицию человеческих жертвоприношений, которыми народы Италии в своем далеком прошлом добивались благоволения богов.

Цезарь Тит один появился в своей императорской ложе. Он пробежался взглядом по взволновавшейся толпе и поднял руку, вызвав этим жестом громко раздавшееся приветствие «Ave, Цезарь!», побежавшее по трибунам, как волна.

Ложа сзади него сразу стала наполняться его приближенными, составляющими его окружение, сиюминутными фаворитами и фаворитками, обмахивавшимися веерами, секретарями и управляющими императорским дворцом и, наконец, рабами обоего пола, выбранными за красоту, которые должны были подавать освежающие напитки.

В центре арены была закончена укладка круговой ограды из колючего кустарника. Слуги, занимавшиеся этим, ушли, за ними закрыли решетчатые двери, проделанные в четырехметровой стене, окружавшей арену и поддерживающей ряды скамеек. Зеленая ограда была готова принять хищников и человеческое мясо для них.

Наконец началось шествие гладиаторов: все они были одеты в пурпурные хламиды[86], отделанные золотым шитьем, за каждым следовал один или несколько рабов, которые несли оружие, щиты и кольчуги — все новое и сверкающее. Эта когорта вышла на арену из центрального выхода, находившегося на южной стороне амфитеатра. Процессия пошла вдоль стены, вызывая крики «Виват!» у тех, кто узнавал и приветствовал свою любимую гладиаторскую школу, и, напротив, проклятия тех, кому эти школы не нравились.

Уверенные улыбки победителей цвели на лицах этих людей, несмотря на то что многие из них испытывали страх накануне сражения, но очутились здесь, чтобы избежать наказания или нищеты. На эти улыбки отвечали сидевшие на скамейках и в ложах римские женщины всех сословий, которых гладиаторы заставляли вожделеть. Эти женщины, отдававшиеся им даже в помещениях школ, были их наградой вместе с серебряным блюдом, наполненным золотыми монетами, которое получал победитель. Тот, пока рабы волокли по песку труп его врага, совершал триумфальный бег вокруг арены, демонстрируя блюдо толпе...

Фракиеу ростом более двух метров открывал шествие. Его выбрали, зная вкусы Цезаря, которому нравились представители этой расы. За ним следом шли четыре карлика, ковыляя на своих коротеньких ножках, они были вооружены мечами и сетками, сделанными под их рост, двое из них изображали ретиариев. Их кукольные трезубцы вызывали смех трибун.

Фракиец со своими карликами подошел к императорской трибуне. Гигант остановился, замерла и вся воинственная колонна. Он повернулся к императору и, подняв в установившейся тишине руку, прокричал звучным голосом ритуальное заклинание: «Ave, император Цезарь... идущие на смерть приветствуют тебя!» В этих трех последних словах для римского гения-завоевателя был заключен культ силы, который и был его истинной религией.

Цезарь показал жестом музыкантам, державшим трубы и рожки, чтобы они дали сигнал к началу схваток. Повинуясь звуку духовых инструментов, колонна бойцов распалась на группы по всей длине дорожки, шедшей вдоль арены, в соответствии с заранее отрепетированным порядком.