— Так какие? — допытывался я.
— Пыл, удовольствие, любопытство, возбуждение, чувственное пробуждение, желание понравиться, желание служить, желание принадлежать и иметь Господина, желание быть верной моей основной и изначальной женственности.
— Я вижу.
— Я, теперь лишь безымянная рабыня, никогда до этого вечера, не чувствовала себя в таком единстве с моим женским началом. Сегодня вечером я узнала, что быть женщиной — это моя реальностью. Это не биологическая банальность. Это не незначительное, прискорбное сопутствующее обстоятельство генетической лотереи. Это — нечто реальное и важное само по себе, что-то драгоценное и замечательное.
— Пожалуй, с этим я соглашаюсь, — заметил я.
— И я не должна притворяться мужчиной.
— Нет, — сказал я. — Я так не думаю.
— Странно, для того, чтобы это понять, я должна была оказаться раздетой, и в руках рабовладельца, и в мире далеком от моего собственного.
— В этом нет ничего странного, что Ты должна изучить это в мире, далеком от твоего собственного. В Вашем мире как в кривом зеркале извращаются даже самые заметные черты биологической действительности. И это не странно, что Ты должна изучить это, как раздетая рабыня. Твое обнажение, особенно потому, что оно было сделано мужчиной, или по приказу мужчины, должно связать тебя с естественными женскими реалиями, такими как красота, мягкость, и способность подчинения мужскому доминированию. Твоя нагота должна также, посредством выставления на всеобщее обозрение, и через искусную стимуляцию кожи, должна усиливать твою уязвимость и чувственность. Будучи обнаженной, Ты станешь чувствовать более остро и поймешь более ясно, основные истины, такие как различия, между мужчинами и женщинами, и что Ты, независимо от твоих желаний, не являешься мужчиной.
— Да, Господин.
— И наконец, и это наиболее важно, Ты находишь себя рабыней. Женское рабство — традиционно в цивилизациях, благоприятных для природы фундаментальных биологических отношений между полами. В традиции женского рабства эти основные отношения полов признаны, приняты, понятны, узаконены и применяются. Ты же видишь, что цивилизация не должна неизбежно быть конфликтом со своей природой. Рациональная, информированная цивилизация может даже, в некотором смысле, очиститься и улучшить сущность людей, она может, как бы получше выразиться, привести к наслаждению своей природой. Действительно, естественная цивилизация могла бы стать непосредственно естественным расцветом человеческой природы, не ее антитезой, не противоречием с ней, не ядом, ни препятствием к этому, а стадией или аспектом этого, формой, которую может принять сама природа.
— Я боюсь даже понимать такие мысли, уже не говоря о том, чтобы рассматривать идею, что они могут быть верными, — прошептала она.
— Давай, рассмотрим случай рабыни, — продолжил я. — Когда-то она была примитивной, жестокой женщиной, невиновной согласно закону, но внезапно стала собственностью. И вот теперь она — порабощенная красотка в ошейнике, должным образом помеченная клеймом как товар, эффектно продемонстрированная, проданная, и принадлежащая на полном законном основании.
— Да, Господин.
— Кто будет сомневаться, что в этом случае такая цивилизация действовала, как улучшение и выражение человеческой природы?
— Конечно, никто, Господин.
— Также, Ты можешь отметить, что такая цивилизация усилила контроль женщин и эффективность их неволи, клеймения, идентификации владельцев, документов о праве собственности, и так далее. Побег, теперь для них становится невозможным.
— Да, Господин.
— И Ты — именно такая женщина.
— Да, Господин.
— Теперь пора отправить тебя к остальным, — сказал я, и встав, откинул одеяла в сторону. Она подтянула ноги, чувствуя прохладу утреннего воздуха. Я смотрел вниз на нее, она вверх на меня. Она была очень красива.
— Я у Ваших ног.
— И как Ты себя при этом чувствуешь?
— Очень женственной, очень, очень женственной, — призналась она.
— И чем Ты можешь объяснить эти чувства?
— Тем, что я — женщина, в ногах сильного мужчины. Того, кто владеет мной, того, кто господствует надо мной, того, кому я должна повиноваться.
— Ты не говоришь как женщина с Земли, — заметил я.
— Я быстро учусь на Горе, — ответила она, — и я многому научилась этой ночью.
Я, скрестив руки, смотрел над ней и смотрел вниз.
Она протянула пальцы, касаясь темных одеял. Затем, она повернулась, и посмотрела на меня.
— Это потому, что я теперь собственность, не так ли, Господин?
— Да, — согласился я.
— Я всегда чувствовала это сердцем, но я даже не думала, что это может осуществиться.
Я отошел за ее туникой. Я чувствовал, как острые листья влажной прохладной травы колют в мои щиколотки. Я поднял тунику и бросил ей. Она встала на колени, держа свою рабскую одежду перед собой. Она была крошечной, даже в ее руках. На этом, темном, грубом куске ткани, блестели капли росы.
Она сжимала тунику, не надевая, и смотрела на меня.
— Я больше не девственница, Господин.
— Уверяю тебя, мне это известно не хуже, чем тебе, — усмехнулся я.