Дикари Гора

— Превосходно, — воскликнул торговец, поворачиваясь ко мне. — Это — ее первый, полный рабский ответ. У нее были, конечно, другие варианты рабских ответов и поведения перед этим. Таких как борьба, извивания, вздрагивания, дерганье от боли и страха, непокорное поведение и мольбы о пощаде, чтобы в конце стать симпатичной рабыней и поддерживать себя таковой разными способами, представляя себя как беспомощную, желанную женщину, пытаясь вызвать интерес привлекательных мужчин.

Девушка смотрела на него с ужасом, но я видел, в ее глазах, что все, что сказал работорговец, был правдой. Даже без клейма, она уже становилась рабыней.

— Пожалуйста, Господин. Пожалуйста, Господин, — умоляла девушка в моих ногах.

— И так, какое клеймо хотела бы, Ты, моя дорогая? — допытывался он у девушки, привязанной к стене. — Не бойся. Сейчас я разрешаю Тебе высказать свои пожелания. А уже я буду решать, поскольку это в моей власти, принять твое пожелание, или отклонить его.

Ее раздутая губа дрожала.

— Хочешь носить красивое женское клеймо, — спросил он, — или грубое и мужское, как раз пригодное для кувшинной девки, или рабыни кожевника?

— Я — женщина, Господин, — прошептала она. — Я женственна.

Я был рад услышать это простое признание от девушки, это прямое, бескомпромиссное согласие с реалиями ее пола. Я думаю, что очень немногие из женщин моего прежнего мира, смогли бы сказать кому-то, даже их возлюбленным, подобное простое признание. Но все же, это признание, пусть и бессловесное, было сделано, и пусть даже мучительно и отчаянно, но многие женщины моего прежнего мира остаются женственными, несмотря на судебные запреты и психологическую обработку против честности в таких вопросах, предписанных антибиологическим, политизированным обществом. Я надеюсь что, эти признания, эти декларации, эти крики о признании, в словесный или бессловесной форме, могут быть услышаны мужчинами, хотя бы ради нежности и любви.

Это — интересный вопрос, отношение между естественными и условными ценностями. Безусловно, человеческий младенец, во многих отношениях, кажется, являет собой не более чем чистый лист, незаполненную таблицу, на которой общество может нанести свои ценности, разумные либо извращенные. Все же младенец — это только животное, с его природными и генетическими кодами, с его наследием вечных ценностей жизни и эволюции, прослеживающихся комбинаций молекул и рождения звезд. Таким образом, появляется конфликт между природным и искусственным, и неважно полезно ли это искусственное или нет. Этот конфликт, в свою очередь, вызывает гротескные комплексы беспокойства, вины и разрушения, с их сопутствующими вредными последствиями для счастья и жизни. Человек может быть научен принять свою собственную кастрацию, но где-нибудь, когда-нибудь, во взбесившемся человеке или целой общности, природа должна нанести ответный удар. Ответ дурака — ответ, который его обучили давать, ответ который он должен продолжать защищать и за которым он не может увидеть истины. Ответ, исторически происходящий из идеалов, основанных на жутком суеверии и тщетных извращениях сумасшедших, ответ этот теперь призван, чтобы отвечать интересам новых, гротескных меньшинств, которые, отвергают рациональное, чтобы придать правдоподобия, их собственным извращениям. Грязь Пуританизма, с ее скрытой социальной силой, завещаемой от одного поколения следующему, может служить странным владельцам. Единственный практический ответ на эти дилеммы, это не продолжать самоподавление и самобичевание, но создавать общество, мир, в котором природа освобождена, для того чтобы процветать. Это нездоровый мир, в котором цивилизация — тюрьма природы. Природа и цивилизация не несовместимы. Выбор не должен быть сделан между ними. Для рационального животного, каждый должен быть дополнением и усилением другого. Слишком долго мир, находился под преобладанием гротеска и коварства. Они бояться главным образом того, что сами могут начать верить своей собственной лжи. Они думают, что пасут овец. Но возможно, не отдавая себе отчета, они идут рядом с волками и львами.

Торговец разглядывал девушку у стены. Под его пристальным взглядом она выпрямлялась.

— Да, — подтвердил он. — Я вижу, что Ты женственна. А значит, Ты будешь соответственно клеймена.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.

— Это будет обычное клеймо кейджеры, — сказал он, — оно покажет, что Ты красива, но Ты всего лишь еще одна рабыня.

— Спасибо, Господин, — повторила она. Я подумал, что курсивный Кеф, иногда называемый, жезлом и ветвью, прекрасный символ неволи, будут хорошо выглядеть на ее бедре.

— Я уже заклеймена, Господин, — напомнила о себе девушка в моих ногах. Она смотрела на меня снизу.

Это верно. Она носила Кеф высоко на ее левом бедре, чуть ниже таза. Это — наиболее распространенное место клейма для гореанской рабыни.

— Она ползает перед Тобой на животе, — усмехнулся купец. — Ты ей понравился.

— Возможно, Ты предупредил ее, что, если она не поползет на животе к первому же покупателю на рынке, то будет выпорота, — усмехнулся я.