Дикарка. Неизвестный маршрут

Она совершенно неожиданно увидела его на перроне, в одиночестве направлявшегося к соседнему общему вагону. Ошибиться она не могла, это был доподлинный Бородин. Правда, нисколько не похожий на высокопоставленного служащего могучего концерна – небритый, в высоких резиновых сапогах, дешевых джинсах и грубой клетчатой рубашке, с потертым рюкзаком на плече и видавшим виды ружейным чехлом в руке. Он двигался в потоке нагруженных поклажей пассажиров так сноровисто и привычно, что любой из аборигенов мог признать его своим земляком. Самая обычная картина – собравшийся в глухие леса местный охотник. Идеальная имитация.

Остановившись и придержав Риту, Марина подождала, пока Тарас поднимется в свой вагон. И подумала, что принятое по наитию решение, вероятно, оказалось даже более верным, чем ей казалось поначалу. Быть может, он и увлекается охотой, но вряд ли настолько стремится к первобытности, чтобы трястись в самом дешевом вагоне по ветхим рельсам. Компания «Центр» располагает не только множеством автомобилей, но и собственными вертолетами и легкими самолетами. Бородин занимает достаточно высокий пост, мог бы воспользоваться любым транспортом концерна, хоть наземным, хоть воздушным. И тем не менее...

Конечно, еще не факт, что он направляется в Снежинск. Но уже одно то, что он внезапно объявился в поезде, маскируясь под местного, заставляет навострить ушки...

Что до нее, ей просто не оставалось ничего другого, кроме как попробовать осмотреться в Снежинске. Столица была ею выработана, как золотоносный «карман». Марина не видела там больше ни следов, которые имеет смысл отрабатывать, ни людей, которых можно вдумчиво допросить. Разве что Бородина… Но в столице к нему чертовски трудно подобраться. Она оказалась в точке, откуда было только два пути: либо доложить в контору все как есть, либо... А черт его знает! Первый путь не годился, второго, собственно, и не существовало вовсе. Остался лишь Снежинск...

Она старательно притворялась, будто дремлет, откинувшись на высокую жесткую спинку сиденья. Благо, оказалась не одна такая. Многие подремывали, не обращая внимания на шум и гомон: здесь ели, разливали водку, спорили, укачивали детей. Запах стоял неописуемый, и Марина подумала мимолетно, что за двенадцать лет своей жизни в Питере успела отвыкнуть от вони, чей химический состав выражается дюжиной длиннющих и сложных формул, от матерных слов, переплетавших любую фразу, от одинаковых лиц, отмеченных тоскливой неудачливостью, от визгливого хохота, убогого лексикона, с каким обсуждали жалкие темы, казавшиеся этим существам вселенскими проблемами, от тяжелого запаха неухоженных тел, немытых волос и грязных ногтей. От всего остального. Приходилось делать над собой нешуточное усилие, напоминая, что она родилась на том же самом географическом пространстве, и в ее жилах текла та же кровь. Они были другие. Она ушла куда-то, то ли вперед, то ли вверх, а эти остались на месте, тупо пережевывая жвачку туповатых бесед, скудных желаний, примитивных мыслей. Она вдруг ощутила острую, пронизывающую ненависть к этому двуногому стаду. Они даже не надеялись на что-то другое, им было комфортно и здесь...

Сквозь опущенные ресницы Марина посмотрела на сидевшего в углу вагона китайца неопределенного возраста, то ли двадцати, то ли всех шестидесяти лет. И вновь, в который раз, не поняла, в самом деле он снова уколол ее мгновенно-цепким взглядом, или ей почудилось.

Китаец оставался для нее насквозь непонятным. Как он сел в уголок, у окна, так и просидел там полтора часа, словно статуэтка, почти не шевелясь, ни с кем не общаясь, почти, такое впечатление, не дыша. Порой она физически ощущала на себе этот цепкий, мгновенный, тут же уходивший в сторону взгляд, но до сих пор не могла увериться точно. Очень уж чужие были у него глаза – антрацитово-черные, раскосые, узкие, неподдававшиеся пониманию белого человека. Какой-то иной мир, чуть ли не иная планета смотрела на Марину узенькими черными щелями...

Она достала сигареты, которые держала при себе для таких вот случаев. Многие курили прямо в вагоне, прибавляя опостылевшего туземного колорита. Но она вышла в тамбур, щелкнула зажигалкой, умело втянула дым, прислонилась к колыхавшейся стенке, словно бы невзначай, рассеянно глядя сквозь немытое стекло двери в соседний вагон.

Бородин сидел почти посередине вагона, у прохода, ружейный чехол он держал между ног, рюкзак запихнул под сиденье. О чем-то спокойно разговаривал с несомненным аборигеном, пожилым и пьяным, и снова выглядел местным, таким же аборигеном, в жизни не видевшим компьютера, не летавшим на самолете, не покидавшим пределов этого карликового государства. Марина ощутила нечто вроде профессионального уважения: настолько идеальными были и грим, и актерская игра...