Дикарка у варваров. Песнь Сумерек

По лицу принца промелькнула ядовитая ухмылка. Он обменялся едва заметным взглядом с Очиром, снисходительно кивнул и отвернулся, собираясь вернуться за столик. Но в то же мгновение Очир набросился на Шону, ударив кулаком ему под дых, а принц — на меня. Я увернулась от удара, сделав фляк назад и одновременно шарахнув принца ногой под подбородок. Он, охнув, опрокинулся на пол, а я, кувыркнувшись над его распростёртым телом, перелетела к Очиру, уклонилась и от его удара и, чтобы проучить за вероломство, полоснула ногтями по отталкивающему лицу. Очир заревел, как раненый як, снова попытался меня стукнуть, но уже отдышавшийся Шона рухнул на него сверху, сбив с ног. А мне под ноги бросился принц, но я подпрыгнула в воздух, снова приземлилась… и, заподозрив неладное, повернулась к двери. На пороге, слегка приоткрыв рот, замер седоволосый китаец в длинной тёмной одежде. Увиденное явно застало его врасплох: Шона и Очир — клубком на полу, рядом — наследник хана ханов, пытающийся дотянуться до меня, перевёрнутый столик, разлитая тушь и безмолвствующие "зрители".

— Добрый день, — брякнула я и поклонилась, сложив перед собой кисти рук, как мы делали в монастыре.

Китаец только хлопнул глазами и тонким голосом поинтересовался:

— Что здесь происходит?

— Это всё его вина! — Очир кое-как высвободился из медвежьих "объятий" Шоны, и, вытерев поцарапанную щёку, в бешенстве ткнул в меня пальцем. — А ногти в ход пускают только дети и женщины!

— Или тигры, — парировала я.

— Ты начал драку? — строго обратился ко мне китаец. — И поднял руку на принца Тургэна?

— Поднял руку? — хмыкнула я. — Скорее положил его на…

— Меня никто не трогал, — жёстко заявил уже поднявшийся на ноги принц. — Это — недоразумение.

— Недоразумение? — прошипел Очир, но, поймав взгляд принца, замолчал и яростно уставился на меня, будто надеялся, что я немедлено упаду замертво.

— Оюун? — китаец перевёл вопросительный взгляд на девицу с косичками.

Но та поспешно опустила глаза, а принц вскинул голову:

— Тебе недостаточно моего слова, старик?

Китаец тут же поклонился.

— Прости меня, принц. Начнём урок.

— Сэму сядет туда, — ханский отпрыск махнул рукой на опрокинутый столик.

— Только если поделишься тушью, о бесстрашный потомок великого Дэлгэра! — с издёвкой возразила я.

— Я поделюсь с тобой тушью, — Шона легко подтолкнул меня к столику, чуть не сбив с ног.

Двинувшийся к своему месту Очир, процедил какое-то ругательство, проходя мимо меня. А я повторила жест, каким вывела из равновесия Бяслаг-нойона — "не спущу с тебя глаз". Хотела показать средний палец, но передумала — что-то подсказывало, для этого ещё будет немало поводов. Поставив столик на ножки и подобрав с пола кисти и листы, я перевернула испачканную тушью подушку и села. Шона, придвинув столик к моему, поставил на край свой чернильный камень. А принц повелительно обратился ко всем:

— Любой, кто скажет о произошедшем хотя бы слово, будет сурово наказан. Это касается и тебя, мастер Тай.

Китаец снова поклонился и, подождав, пока каганёнок опустится на свою подушку, как ни в чём не бывало объявил:

— Сегодня начнём урок с изображения маленьких знаков. Возьмите кисть сяокай…

В ушах тотчас прозвучал голос мастера Ву: «Кисть сяокай ещё называют «миндальной косточкой». Она кажется хрупкой и незначительной, но без неё невозможно достичь почерка «тонкого золота»»… и я до боли в пальцах сжала тонкую ручку кисти, стараясь проглотить подступившие к горлу слёзы. Урок обернулся пыткой. Раболепный китаец, так непохожий на всегда приветливого мастера Ву, вызывал отвращение, и под конец урока я его почти возненавидела. Как и моих новых "приятелей"-монголов, то и дело бросавших на меня неприязненные взгляды. Как же сильно "приветствие" здесь отличалось от того, как меня приняли в монастыре. И я снова судорожно сглотнула, стараясь сдержать слёзы — Вэй… Но тут же стиснула зубы. Я отомщу! Ещё не знаю, как, но отомщу — чего бы мне это ни стоило.

Урок закончился. Первым поднялся со своей подушки принц, потом Очир и девица с косичками, потом… я перестала следить и резко обернулась, почувствовав лёгкий толчок, будто что-то подсунули под мою подушку. Мимо проходила девчушка, хихикавшая, когда я перебила самовосхваление Тургэна и назвала своё якобы имя. Бросив на меня взгляд из-под полуопущенных ресниц, она улыбнулась и заторопилась прочь. А я, запустив пальцы под подушку, вытащила небольшой сложенный листок и, развернув его, прочитала: «Ты — очень смелый и ловкий, Марко. Сайна.»

— Кажется, ты приглянулся младшей дочери кагана.

Я подняла глаза на продолжавшего сидеть рядом Шону. Только сейчас как следует рассмотрела его лицо. Гораздо смуглее остальных, с широкими бровями и сильно выступающими скулами особой привлекательностью оно не блистало, но казалось гораздо мужественее, чем у того же принца, не говоря уже о дурноликом Очире.

— И что теперь? — дёрнула плечами. — Просить у кагана её руки?

— Не вздумай! — фыркнул он.

— Это была шутка, — я свернула листок и сунула его за пазуху — потом выброшу.