Дихроя. Дневники тибетских странствий

Монахам, судя по улыбкам на лицах и блаженным взглядам, было вовсе не страшно. Нас они приветствовали, как давних знакомых, и я невольно вспомнил слова Ламы про разницу в настроении жителей Поталы и иных монастырей. Теперь я склонен был согласиться со старым другом.

– Здесь находятся статуи богини Тары… – приведя нас в одну из пещер, сообщил Олег. – А здесь – зал поклонения Будде Будущего, Майтреи…

В желтом «земляном» свете множества свечей и зажженных фитилей, плавающих в гигантских чанах с растопленным воском, позолоченные статуи казались мистическими созданиями, замороженными в моменте по воле некоего волшебника.

– А здесь, если верить легенде, семь месяцев медитировал известный маг махасиддха Падмасамбхава, – будто прочтя мои мысли, сказал Олег. – Говорят, после этого он обрел небывалую чародейскую силу и смог подчинить себе демонов, которые тогда властвовали в Тибете.

– Сказка, – обращаясь к Дмитрию, хмыкнул Павел.

Он говорил негромко, но Олег все равно услышал и удивленно поднял бровь:

– Вы так уверены? Почему?

Павел от всеобщего внимания немного смутился, но быстро собрался с духом и сказал:

– Я в эту магию вообще не верю. Придумали всякого…

– Зачем тогда было лететь в Тибет? – усмехнулся Боря Гринберг.

Судя по улыбкам других, он озвучил общую мысль.

– Ну… так. Статуи всякие… монастыри… – попытался ответить Павел, но в итоге смолк, не закончив фразы.

Мы достигли лестницы, вырубленной прямо в теле скалы, и поднялись. Наверху находились кельи монахов, в одной из которых жил старейший йогин монастыря Драк Йерпа.

– Мы можем к нему наведаться? – спросил я у Олега.

– Да, конечно, – подтвердил наш гид.

Когда мы вошли, йогин сидел на старом узорчатом ковре в позе лотоса. Ноги его покрывала бордовая мантия – в тон к ковру. Седые волосы, спутанные, похожие на дреды, и кудлатая белоснежная борода украшали его смуглое морщинистое лицо. При этом черные глаза были вполне живыми – такие обыкновенно встречаются у юных студиозов, а не у глубоких старцев. Потрясая худре, йогин поприветствовал нас мантрой:

– Ом-мани-пеме-хунг!

– Таши-деле, – нестройным хором ответили мы с Ламой и Ребе.

Старец улыбнулся, взглядом указал на край коврика рядом с собой.

– Садись, – сказал Джимми, и я опустился рядом.

Йогин окинул меня любопытным взглядом и что-то пробормотал.

– Что он говорит? – спросил я у Джимми.

– Он чувствует, что ты что-то ищешь, спрашивает, что, – помедлив, перевел наш «надзиратель».

Я с уважением посмотрел на улыбающегося йогина.

«Что это? Проницательность или дар, обретенный в медитациях?»

– Скажи ему, что я ищу дихрою, – попросил я. – Вдруг он подскажет, где она?

Джимми перевел. Йогин задумался ненадолго, а потом забормотал что-то неразборчивое.

– Он говорит, что здесь ее нет. Может быть, на востоке… – снова пришел на помощь Джимми.

– Ну, значит, будем искать на востоке, – сказал я.

Мы сделали несколько снимков с йогином, после чего поблагодарили его и покинули обитель старца.

Когда Олег вывел нас наружу, я увидел, что над скалами стоит столб дыма и кружат стервятники – похоже, там проходили небесные похороны – древний тибетский ритуал погребения. Поприсутствовать на нем было бы интересно, но, судя по всему, идти туда не меньше дня, да и по взгляду Джимми понятно, что он не в восторге от самой идеи присутствия кого-то из нас на этом древнем ритуале: насколько я знал, за подобное туристу грозило 10 лет тюрьмы.

Мигрень, по счастью, больше не возвращалась, но спал я по-прежнему плохо: уснул только под утро, и то с большим трудом. Учитывая, что мы планировали подняться в восемь и пройти 360 км по высокогорью, это не самая лучшая передышка, но что делать: я не собирался подводить команду.

Тем более что коллектив казался – по крайней мере пока – вполне спокойным и деликатным.

•••

Лето 1900 года

Путь в Лхасу.

Нападение разбойников. Чэшой и Ешей

Цыбиков сидел у себя в палатке и по привычке пил излюбленный отвар.

Путники покинули жилище Лон-бо-чойчжона около двух месяцев назад, но Гомбожаб до сих пор часто вспоминал о странных пророчествах чудаковатого отшельника и фразе, брошенной прорицателем во время церемонии в Лабранге. Диковинное слово «дихроя» буквально преследовало востоковеда.

Глоток… еще один…

Мысли, прежде спутанные в клубок, расползаются, чтобы снова слиться в единый стройный поток, но даже ясности ума, которую дарит чудесный отвар, недостаточно, чтобы отгадать загадку прорицателя.

«Дихроя… Что же ты такое?»

Когда Цыбиков набрался смелости и спросил о странном слове Ешея, тот наморщил лоб.

– Что-то такое знакомое, Гомбожаб… но не могу вспомнить. Надо у местных будет поспрашивать. А где ты его услышал?

– Лон-бо-чойчжон его упоминал в разговоре со мной, – нехотя ответил Цыбиков.

– А о чем вы говорили, Гомбожаб? – удивился Ешей.