Дихроя. Дневники тибетских странствий

Тинджол, поколебавшись мгновение, подступила к Гомбожабу и, сжав его руку в своей, шепнула:

– Удачи.

– Спасибо, – успел ответить Цыбиков, прежде чем Цэрин за спиной воскликнула:

– Тинджол! Ты чего там застряла? Живо на кухню!

– Иду, мам, – тут же выпустив руку востоковеда, ответила девушка и, в последний раз заглянув Цыбикову в глаза, покорно поспешила прочь.

– Пойдем, – сказал Даший, придерживая входную дверь.

Цыбиков обернулся… и невольно вздрогнул, наткнувшись на тяжелый взгляд Цэрин. Когда их глаза встретились, хозяйка чинно кивнула Гомбожабу и вслед за дочкой скрылась за дверью кухни.

– Ну чего ты там? – нетерпеливо произнес Даший.

– Да иду, иду… – буркнул Цыбиков и вышел из гостиницы.

«Это, видимо, все из-за меня? – размышлял он, шагая по улице. – Но что такого мы делаем? Просто болтаем… ну, взяла она меня за руку. Из-за этого Цэрин так завелась?»

– Кто эта девушка? – спросил Даший, когда они отошли от гостиницы на достаточное расстояние.

– Дочь хозяйки, Тинджол, – ответил Гомбожаб.

– Дочь? Надо же… а я решил, что служанка… ну, тогда все понятно.

– Что тебе понятно? – недоуменно нахмурился Цыбиков.

– Ну… она так на тебя смотрит, за руку взяла… конечно, хозяйке это не понравилось.

– Стой, Даший… Я вообще не пойму, о чем ты толкуешь? Как на меня смотрит Тинджол?

– А ты сам не чувствуешь? – хмыкнул Даший. – Ты ей нравишься, а матери это не нравится – ты же паломник, сегодня здесь, а завтра уедешь к себе, и поминай как звали… Конечно, она не хочет, чтобы дочка связывалась с таким.

Слова спутника удивили Цыбикова. Ему нравилась Тинджол, но до сего дня востоковед искренне считал приветливость девушки элементарной вежливостью.

«Очевидно, я ошибался».

Теперь Цыбиков испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, его радовало, что его приязнь к Тинджол оказалась взаимна. С другой стороны, Даший прав: рано или поздно Гомбожаб вынужден будет вернуться на родину, а значит, ему действительно не стоит излишне сближаться с девушкой, чтобы потом им обоим не пришлось собирать их разбитые сердца по осколкам.

Мысли путались, и Гомбожаб решил отложить их на потом, а пока что сконцентрироваться на посещении Потала и долгожданной встрече с Далай-ламой.

«Мог ли я предположить, что дружба с Дашием позволит мне так быстро получить разрешение на аудиенцию?..»

Достигнув западного края Лхасы, путники повернули на юг, ко дворцу Тринадцатого Перерожденца.

«Интересно, он знает, что такое дихроя и где ее искать? Наверняка, да… но не могу ведь я просто его об этом спросить? Это будет против всех правил…»

Дворец Потала считался одним из самых величественных зданий Центрального Тибета. Будучи исконным замком прежних владетелей этих земель, в середине XVII века Ду-цзин-ньибий-побран12 стал резиденцией пятого Далай-ламы, знаменитого Ловсан-чжямцо. Вдохновляемые Перерожденцем, тибетские простолюдины, словно рабы, отстраивали дворец Поталы без малого три десятка лет. Поговаривали, смерть настигла пятого Далай-ламу в самый разгар строительства, и преданный помощник покойного Санчжяй-чжямцо около 16 лет скрывал факт смерти хозяина, дабы тибетцы не бросили работу.

«Жестоко… но без этого изнурительного труда не было бы и дворца».

Поднявшись по одной из трех каменных лестниц, находившихся с лицевой стороны, Гомбожаб и Даший вошли в здание, именуемое Побран-марпо13. Средний этаж его занимало духовенство дворцового дацана Нам-чжял, этажом выше хранились субурганы Далай-лам, начиная от пятого, Ловсан-чжямцо, а покои нынешнего Далай-ламы находились на самом верху.

– А где же находятся все кладовые, приемные, квартиры обслуги? – спросил Гомбожаб.

– В Побран-карбо14. Еще там находится главная тюрьма Тибета – там содержатся высокопоставленные преступники, осужденные самим Далай-ламой. А за стенами дворца живут обычные монахи.

Поднявшись по лестнице, паломники очутились в приемной, где не оказалось ни диванов, ни стульев или столов – лишь великое множество колонн, на которые можно было опереться, дабы дать хоть немного отдохнуть спине и ногам. К этому моменту здесь уже толпилось немало народу; все, очевидно, тоже явились для поклонения Далай-ламе. Особое внимание востоковеда привлек глухой старик, который, судя по всему, прибыл на аудиенцию вместе со своим сыном.

– И что же, с них тоже взяли плату в восемь ланов? – удивился Цыбиков.

Даший пожал плечами, но вместо него ответил стоящий рядом немолодой монгол:

– Да, эту плату все платят. Мы вот с моей Сугар. – Он мотнул головой в сторону женщины, стоящей у него за спиной. – Из самого Цайдама ехали, по дороге на нас душегубы напали, отобрали все – деньги, лошадей… а нас умирать бросили, раненых. Хорошо, караван мимо шел, подобрали, отвезли нас в Накчу. Там мы выздоровели малость и сюда пришли, пешими… а тут уже братья помогли. Ни гроша у нас с собой не было, благо, братья дали, сможем теперь получить благословение…

– Отчего ж вы вдвоем ехали, никого не наняв? – удивился Даший. – Дороги кишмя кишат разбойниками!

Монгол и его спутница переглянулись. Кажется, вопрос Дашия их смутил.