Дикие

— Я не дуюсь. — Она дергает плечами. — Просто это правда. Вот и все.

Мне не стоило брать ее с собой. Я должна была догадаться, что она не поймет.

— Тогда почему ты здесь? — огрызаюсь я. Остатки стен сдвигаются вокруг нас, береза угрожающе нависает над головой, инициалы Байетт поблескивают от крови. — Зачем ты вообще пошла?

Риз молчит, но я все равно слышу. Все в ней — тоска в глазах, напряженно сжатые губы — кричит:

— Из-за тебя, Гетти.

Это уж слишком. Я даже не могу сказать, что не просила об этом, потому что это неправда: я просила, я уговаривала. Я делаю это ради Байетт, а Риз делает это ради меня.

Вот дерьмо.

— Мне нужно проветриться, — говорю я.

Нетвердым шагом я выхожу из дома в маленький двор. Под ногами хрустят стебельки ракстерских ирисов, и я вспоминаю о расставленных по школе вазах с цветами, лепестки которых, осыпаясь, чернели, и о букете сухоцветов, пристроившемся на каминной полке Харкеров среди фотографий. В первый наш визит Риз рассказала, что это свадебный букет ее родителей. Даже когда мать ушла и они убрали все фотографии, букет остался.

Неужели для нее это было настолько очевидно? Что сначала были мы с Байетт, а уже потом она? Как бы отчаянно я ни желала стать ближе к Риз, это не меняло того, что каждое утро за завтраком меня ждала Байетт. Байетт подстригала мне волосы, Байетт показала, с какой стороны мне лучше делать пробор. Байетт вставила в мое тело кости.

Я опускаюсь на крыльцо, складываю онемевшие ладони у рта и пытаюсь согреть их дыханием. Байетт — вот все, что сейчас имеет значение. Только она. Скоро люди на том конце рации приедут за Моной. Там, куда они ее заберут, будет и Байетт. И я найду способ туда попасть.

Я ставлю на Кэмп-Нэш, где расквартированы флот и ЦКЗ. От мысли, что Байетт находится за пределами Ракстера, внутри что-то сжимается. Я не знаю, какая она вне острова. Максимум, что я могу припомнить, — тот день на пароме, когда я впервые ее увидела: позади нее океан, на горизонте — Ракстер, и ее волосы развеваются на ветру. Будет ли она по-прежнему моей Байетт, когда мы встретимся на материке?

Из дома доносится какой-то звук. Я вскакиваю на ноги, хватаю дробовик. Кто-то разговаривает, и это не Риз.

Я несусь в дом. Никого, кроме нас.

— Ты это слышала? — спрашивает Риз, и я киваю.

— Может, Уэлч возвращается? Или кто-то из Кэмп-Нэша?

— Голос был другой, — говорит она. — Знакомый. Я не знаю.

— Смотри. — Я указываю через провал в стене на деревья. Кто-то движется в нашу сторону. Это мужчина.

ГЛАВА 14

Явскидываю дробовик. Лица не разглядеть — слишком темно, но в его телосложении есть что-то знакомое, и я медлю с выстрелом.

— Эй! — окликаю я.

Он не отвечает, но уже почти добрался до дома. Я рисую его в голове, пока он поднимается на крыльцо. Его силуэт за окном, искаженный толстым стеклом. Звук его голоса, приглушенный гудением газонокосилки. Наконец он ступает на порог, и уцелевшие половицы поскрипывают под его ногами. Он поднимает голову; его рубашка разорвана, а на щеке порез, но я его знаю. Даже в темноте я узнала бы его без труда.

— Папа? — выдыхает Риз.

Это мистер Харкер.

А потом его лицо освещает красный свет сигнальной шашки, и я понимаю, что это не он.

— О боже. — Голос у меня странный, приглушенный и далекий. — Риз, Риз, мне так жаль.

Потому что от него остались лишь лицо и тело. Кожа белая и стянутая, изо рта лезут корни. Ветки торчат в ушах, из-под ногтей, обвивают руки. Немигающие глаза все еще принадлежат ему, и он смотрит на нас расширенными зрачками.

Больше года в лесу, в окружении токс. Чего мы ожидали?

— Нет, — говорит Риз. Я хватаю ее за руку и оттаскиваю назад. Она едва стоит на ногах и, споткнувшись, падает на колени. — Нет, нет, папочка.

Но это не он.

— Надо уходить, — говорю я. — Идем, Риз, скорее.

Он смотрит на меня, наклоняет голову и, открыв рот, с присвистом делает долгий вдох. Черные раскрошенные зубы, зеленое гнездо в глубине глотки. В воздухе стоит едкий привкус, отдающий плесенью и чем-то кислым.

Я поднимаю дробовик и прицеливаюсь, но Риз отталкивает меня и, задрав голову, смотрит со свирепым огнем в глазах. Мистер Харкер за ее спиной приближается, шаг за шагом, и из его рта показываются плети какого-то растения.

— Не смей, — говорит она сиплым срывающимся голосом.

— Пожалуйста, Риз, надо бежать.

Слишком поздно. Извиваясь, лоза ползет по ногам Риз, скользит вдоль позвоночника; еще одна захлестывает руку и дергает. Риз вскрикивает, и я слышу треск. Ее правое плечо выворачивается, и рука повисает безвольной плетью.

Я кидаюсь к ней, срывая с пояса нож. Резкими взмахами я рублю цепляющиеся к ней лозы. Мистер Харкер визжит и отшатывается назад, дергая ее за собой.

— Гетти! — кричит Риз.

Дробовик. Но, когда я стреляю ему прямо в сердце, ничего не происходит. Он только ревет и тянет Риз сильнее, а потом одна из плетей обвивает ей горло и начинает сдавливать.

Я могу сбежать. Могу спастись и вернуться за забор, в безопасность. У меня остался только нож. Что сделает нож мистеру Харкеру?