Дикие

Карсон выпрямляется, открывает рот, чтобы завести беседу, и Риз испепеляет ее взглядом.

– Так, на всякий случай: нам не обязательно постоянно разговаривать.

– Извини, – говорю я и с осуждением смотрю на Риз. Ей хватает приличия принять слегка виноватый вид. – Мы просто устали.

– Ничего страшного, – произносит Джулия. Кажется, она только рада отдохнуть от разговоров. Из-под ее рубашки виднеется свежий синяк, и она выглядит измученной, словно, увеличиваясь в размерах, он высасывает из нее жизнь. Она сплевывает на пол кровь, не потрудившись вытереть за собой.

Свою долю мяса я доесть не могу. От одного запаха меня мутит, а если сосредоточиться на этом, если задуматься об этом, то через дымку тупой боли в слепом глазу начинает ощущаться покалывание. Риз ничего не говорит, просто забирает у меня мясо и прячет в карман на будущее.

В таком освещении она очень похожа на отца, каким он был раньше: тот же волевой подбородок, те же глаза, омытые золотистым сиянием.

Интересно, о чем она думает, когда смотрит на меня. Точно не о моих родителях – в отличие от многих, у меня на стене никогда не было их фотографий.

Я редко о них вспоминаю. Я знаю, что должна делать это чаще. Первые пару месяцев после начала токс я думала о них постоянно. Я стояла в очереди на радиосвязь ради короткого, вымученного обмена репликами. Но потом связь оборвалась, а ситуация обострилась, и это перестало иметь значение. Потому что, если я когда-нибудь снова увижу родителей, они захотят услышать, что я скучала, что разлука с ними была худшим, что я когда-либо испытывала. И тогда мне придется лгать – если я вообще смогу открыть рот.

В глубине души я действительно верила, что все будет так легко. Запертая дверь где-нибудь в задней части школы, а за ней – Байетт.

В глубине души я была ужасной дурой.

После завтрака Риз вышла со мной на улицу и стояла на стреме, пока я заглядывала в кабинет директрисы через окно. Ничего – только массивный старый стол и пирамида картонных коробок в углу.

– Байетт нет, – докладываю я Риз в который раз после сотни кабинетов, классных комнат, чуланов и уборных. Все нараспашку, словно ждут меня, словно хотят что-то доказать. Наконец я не выдерживаю – я не могу больше игнорировать пульсацию в висках и не чувствую ничего, кроме вины за то, что подвела Байетт.

И тогда Риз берет меня за руку, как прошлой ночью, и ведет на улицу. Воздух бодрит, быстро разгоняя кровь и унимая головную боль.

– У нас еще есть сегодняшняя ночь, – говорит она негромко. – Еще не все потеряно.

Мы бесцельно идем по северной стороне школы к краю мыса. По левую руку, на территории, утес сходит на нет, а впереди виднеются тетербольный столб и ржавые качели; то и другое покосилось, а сухая трава вокруг покрыта инеем. От холода колет легкие, и я перестаю чувствовать нос, но вовсе не против. Здесь я могу дышать. Здесь я чувствую, что живу.

Вокруг простор, не ограниченный лесом, и я думаю об этом, когда говорю «нам нужно оружие» так внезапно, что Риз спотыкается.

– Зачем?

Мое тело все еще помнит дрожь и страх, которые овладели мной, когда в тот первый день в лесу я бежала, спасая свою жизнь.

– Поверь мне, нам нужно оружие.

– Ладно. – Риз хмурится. – Но я сомневаюсь, что у нас получится незаметно от Уэлч стащить из кладовой ружье.

Мимо проходит стайка девочек – может, думают помыть голову или украсть пару одеял, а может, просто хотят сменить обстановку и поскучать в новом месте; мы киваем им в знак приветствия и напряженно улыбаемся. Две из них на год младше нас, еще две – Сара и Лорен, наши одноклассницы. Лорен мне нравится, а вот Сара во время моей третьей недели в Ракстере стащила у меня последнюю чистую юбку, и меня наказали за нарушение дресс-кода. И я терпеть не могу, как она хвалится своими мутациями. Одно сердце, двойной пульс – ну просто фантастика. Она думает, это знак того, что она будет жить дольше нас. По мне, это знак того, что она в глубокой жопе.

– Привет, Гетти, – говорит Лорен, сбавляя шаг. – Ты не знаешь, сегодня есть стрельба?

Будь это так, Уэлч предупредила бы нас за завтраком, и мне хочется об этом напомнить, но ведь я теперь лодочница. Я та, к кому они идут с вопросами.

– Нет, – говорю я. – Приятного дня!

– «Приятного дня»? – вполголоса повторяет Риз, и я слышу в ее тоне с трудом сдерживаемую улыбку.

Лорен выглядит слегка разочарованной, но только пожимает плечами.

– Спасибо. Увидимся, Гетти.

– Только посмотри на себя, – говорит Риз, когда они уходят. – Прямо как политик. Или кассир в торговом центре.

Так она подразнивала меня, когда Байетт была рядом: те же слова, то же насмешливое выражение. Но на этот раз получается как-то мягче. По крайней мере, это звучит не обидно.

Я собираюсь предложить ей вернуться в школу и последить за кладовкой на случай, если Уэлч в какой-то момент оставит ее без присмотра, когда Риз дергает меня за рукав. Она кивает мне за плечо, на пустую темную конюшню.

– Стрельба, – говорит она. – Вот где можно взять оружие.

– Как?

Но она уже идет к конюшне, оставляя на белой от инея траве цепочку следов.