И снова оно. Сказано небрежно, как будто это ерунда, но таблетка, которую она мне дала, называлась «РАКС009». Если я 009, станет ли одна из них 010?
Нет. Они мои, и я их не отдам.
Я знаю, что Паретта ждет подробностей. Не дождется.
Паретта беспокойно ерзает на кровати. Она выглядит как один из психотерапевтов, которых мама начала приглашать ко мне, когда поняла, что я не собираюсь открываться.
– Конечно.
Я пристально наблюдаю за ее реакцией и, когда она улыбается мне, подмечаю скрытую за улыбкой грусть.
– Скажу честно, Байетт, – говорит Паретта. – Никаких причин нет.
Наверное, она ожидает, что ее слова меня заденут. Но сильнее всего я чувствую облегчение. Я не особенная. У меня нет иммунитета. Бороться с токс у меня получается не лучше других, и это хорошо, потому что я не хочу бороться.
– Именно. – Она поднимается на ноги. – Что-то вроде того.
Для меня это началось с Моны. Она вышла из лазарета, и я не могла поверить глазам. Не могла поверить, что она все еще жива. Я спросила ее, как она себя чувствует и что произошло, но ответа толком не добилась.
Я собиралась уходить, когда она положила мне руку на сгиб локтя и надломленным голосом сказала:
– Они ее уничтожат.
Когда я отвернулась, то увидела, как директриса разговаривает с Гетти. И смотрит на меня.
Той ночью, после ружейной смены, после приступа Моны, я выбралась из койки, которую делю с Гетти. Когда я вернулась, я сказала Риз, что ходила на первый этаж; Риз, по своему обыкновению, не стала расспрашивать – именно это мне и было нужно, потому что я сказала неправду.
На самом деле я ходила в спальню Моны. Ее подруги съехали в другую комнату, оставив ее, так что теперь она одна в конце коридора. Дверь была не заперта. Я вошла. Луна почти не давала света, но я разглядела Мону, лежащую на нижней койке.
– Эй, – прошептала я. – Ты еще жива?
Она не ответила, так что я подошла и начала трясти ее, пока ее глаза не распахнулись. Она выглядела кошмарно, и жабры у нее на шее медленно шевелили рваными кровавыми складками.
– Уходи, – сказала она.
Вместо этого я присела рядом. Я не собиралась уходить, пока не получу то, чего хотела.
– Что ты имела в виду? Утром, в вестибюле.
Она привстала в постели – медленно, словно это ужасно трудно, – пока ее глаза не оказались наравне с моими; ее рыжие волосы мерцали так тускло, что я этого почти не заметила. Она глубоко вздохнула и к концу вдоха, кажется, забыла о моем присутствии. Но потом подняла руку и провела дрожащим пальцем по гребешкам жабр.
– Ты бы это оставила, – сказала она. – Если б могла. Да?
Я не могла притворяться, что не понимаю, о чем она. Гетти плакала, когда потеряла глаз; пару раз я замечала даже, как Риз смотрит на свою чешуйчатую руку – так, словно предпочла бы ее отрезать. А я – я никогда не возражала. Истекала кровью и кричала, но такова плата за крепкий сон.
– Нет, – солгала я. – А ты?
Она выглядела такой усталой. Мне почти было ее жаль.
– Иди спать, Байетт.
Но я не могла найти в себе силы вернуться в комнату и поэтому спустилась в вестибюль и долго гуляла по щелям между половицами. Я думала о Моне, думала о себе. Конечно, я бы это оставила.
Потому что мне кажется, что я искала его всю жизнь – безумие в теле, которое уравновесило бы безумие в голове.
Там меня и нашла Уэлч. Я сказала ей, что у меня болит голова, и она пощупала мне лоб, отвела в лазарет, взяла образец крови – для верности, сказала она, на всякий случай, – и отправила назад в спальню. А когда я вернулась, я залезла наверх к Риз, которой мне не пришлось бы лгать.
Если бы я не говорила с Моной. Если бы не вышла в ту ночь из комнаты. У меня был миллион вероятностей
Глава 12
– И как ты себя чувствовала?
Я пожимаю плечами.
– Может быть, ты испытывала какой-то стресс? Что-то, на что отреагировала особенно остро? Ты ведь через многое прошла.
Эту женщину я раньше не видела. Она вошла после Паретты. Не представилась, просто подкатила к моей кровати инвалидное кресло и уселась так, словно эта комната принадлежит ей.
– Тебя что-то тревожит? – спрашивает она.
Она одета так, как обычно одевается Паретта, в тот же защитный костюм и хирургическую маску. Только ее маска сделана из прозрачного пластика. Видимо, для того чтобы мне проще было ей довериться, но маска только искажает нижнюю половину ее лица.
– Байетт? – Она подается вперед.
Я отворачиваюсь и нависаю над своей доской.
Но ограничиваюсь простым
– Нет?
Она кивает и выпрямляется. Я не поднимаю глаз от натянутого на ноги одеяла.
– Ты знаешь, как меня зовут? – спрашивает она.
– А хотела бы узнать?
Я киваю на доску.
– Почему?
Я продолжаю молча смотреть на нее, и она кивает, словно это что-то значит.