Дикие

Надо мной ветвится береза, и через ее пышную крону внутрь пробиваются пучки серебряного света. От крыши почти ничего не осталось – наверное, постарались весенние шторма. Ветви березы напоминают стропильные балки, а корни пробиваются через половицы, и мне приходит на ум собор в Нейплсе, куда мы с папой ездили во время его отпуска. Внутри него у меня создавалось ощущение, что я парю.

Вдруг до нас долетает голос, а на полу и остатках стен начинает плясать луч фонарика. Уэлч.

Страх прошибает меня, как пот, дробовик норовит выскользнуть из онемевших рук, и я хватаю Риз за плечо и волоку за собой в глубь дома. Мы спотыкаемся и топчем несколько ракстерских ирисов, пробивающихся из-под пола. Впереди виднеется тонкая полоска берега, чуть правее – причал. Уэлч с кем-то встречается, и этот кто-то может явиться с любой стороны. Нас в любую секунду могут поймать, поставить на колени и пристрелить.

Соберись, думаю я. Мы уже здесь. Отступать некуда.

– За мной, – шепчу я Риз. У самой границы леса виднеется группа сосен, в которых можно укрыться.

Мы успеваем в последний момент. Я пригибаюсь, чувствуя, как горят от напряжения мышцы. Я кладу дробовик на колени и выглядываю из-за стволов деревьев на дом. Луч фонарика становится ярче и скачет по камышам, просвечивая их насквозь. Я прищуриваюсь, по слепому глазу разливается тупая боль. Кажется, я могу различить человека, но он движется медленно, согнувшись в три погибели. Уэлч?

– Подними повыше, – доносится голос Уэлч. Я подпрыгиваю. Она звучит так близко. Но с кем она разговаривает? С Байетт?

Мне кажется, что проходит целая вечность, но вот Уэлч выходит из-за деревьев на освещенный луной берег. Она идет согнувшись, и она не одна. Лицо ее спутницы скрыто в тени, но, когда она выпрямляется, я узнаю Тейлор. Тейлор, которая ушла из лодочной смены, и теперь я, кажется, понимаю почему.

А между ними… А между ними мешок для трупов.

Я зажимаю рот рукой, заглушая всхлип. Нет. Нет-нет-нет. Так не должно быть. Мы справимся, сказала она. Она обещала.

Может, это не она, мелькает у меня дикая мысль. Или, может, они оглушили ее, и она жива и ждет, когда я ее спасу. Я не сдамся, пока не буду знать точно.

– Втроем было бы легче, – говорит Тейлор, когда они опускают мешок среди камыша. Мешок не шевелится. Тот, кто внутри, не шевелится, и я запрещаю себе думать о том, что это может значить.

– Неужели? И кого ты предлагаешь? От Карсон одни проблемы, а Гетти уж точно не вариант.

Но прежде чем я успеваю задуматься, что это значит, Тейлор говорит:

– Как она справляется?

Я застываю. Сейчас все решится. Если Уэлч известно, что я за ней слежу, все кончено: моя жизнь здесь и то, что зарождается у нас с Риз, о чем я боюсь говорить вслух.

Уэлч пожимает плечами.

– Более-менее, – говорит она, и я облегченно выдыхаю, прикрыв рот ладонью. – Но не для этого.

– А Джулия?

– Лучше не надо. – В эту секунду она звучит очень, очень молодо. – По-моему, она меня недолюбливает.

Тейлор фыркает.

– Если тебе не нравится Карсон, ты не нравишься Джулии.

– Мне тебя не хватало. Здесь, в лесу, – говорит Уэлч. Она выключает фонарик и прячет его в карман куртки. Потом замолкает, чтобы сплюнуть скопившуюся во рту кровь. – Без тебя уже не то.

– Так я могу принести больше пользы, – говорит Тейлор. Мне хочется ее встряхнуть. Что она несет, какая польза? – После того что случилось с Мэри… Она заслуживала лучшего, понимаешь? Они все заслуживают лучшего.

Мэри, девушка Тейлор, которая озверела и потеряла рассудок. Тейлор пришлось пристрелить ее своими руками, и, поговаривают, это ее сломало. Но теперь я знаю, что это не так. Это просто сделало ее хуже.

Уэлч отступает от мешка и секунду просто стоит, уперев руки в бока, и смотрит на него сверху вниз. Поверхность океана рябит от лунного света, отбрасывая на ее лицо тень, и я не могу разглядеть ее выражения, но она сутулится, словно признавая поражение.

– Я была уверена, что на этот раз у нас получилось, – наконец произносит она. – Понимаешь? Она выглядела почти здоровой.

– М-да, – говорит Тейлор, – внешность обманчива.

Я знала. Конечно, знала, ведь мешок лежит на траве неподвижно, но одно дело – знать самой, а другое – услышать подтверждение от кого-то другого. Сосны смыкают кольцо вокруг меня, а Тейлор подшучивает, как будто это пустяк, как будто она не уничтожила только что своими словами мир. Риз обеими руками крепко прижимает меня к себе. Если бы не это, я бы рассыпалась.

– Ладно, – говорит Уэлч. – Давай заканчивать.

Они поднимают тело, и Риз сдавливает мне ладонь, пока они заносят его в дом. По внутренней стороне руки распространяются боль и судорога, и я пытаюсь отнять ее, пока не понимаю, что это я сама ухватилась за нее так, что чешуйчатые пальцы Риз впились в кожу.

– Идем, – уговаривает Риз на ухо. – Она жива, ясно? Это же Байетт. Она выкарабкается.

Я киваю, но ведь в мешке кто-то лежит, и я не знаю, на сколько меня хватит, сколько еще я смогу поддерживать в сердце огонек надежды.