Дикие груши

Бабушка обрадовалась Омару. У нее уже был накрыт стол: на блюдечке лежали сваренные всмятку яйца, отпотевал после погреба горшочек с кислым молоком, на тарелке белел крупно разрезанный овечий сыр. Румяные булочки благоухали на всю комнату.

— Кушай, внучек, кушай!

Нет, Омар не мог есть.

— Что с тобой, мой соколенок? Я же вижу… Ты не заболел? А может, тебя что-то беспокоит? Скажи мне. — И бабушка прижала шершавую ладонь к его лбу.

Омар глубоко вздохнул. Сейчас он, кажется решится. Но противный липкий страх стал подниматься из каких-то его глубин: бабушка, человек всеми уважаемый, сейчас узнает, что ее внук совсем не такой, как ей кажется. Он уже и здесь успел…

После каждого бабушкиного вопроса Омар все ниже и ниже опускал голову.

Очень хотелось быть хорошим…

Оставалось полшага

ДОМА

Сабур открыл ключом входную дверь и услышал веселый голос матери:

— Ты, сынок?

— Это Сабур, — шутливо отозвался он, хотя обычно ему не нравилось, когда мама переходила с ним на какой-то детский язык: «сынок, мальчик, милый!» Он давно уже не ребенок!

В прихожую навстречу ему вышел отец. Улыбнулся, шевельнув прокуренными рыжими усами.

— Ну как, порядок?

Сабур неторопливо вытащил из внутреннего кармана пиджака только что полученный новенький паспорт и протянул отцу. Султа́н перелистал странички паспорта и серьезно, по-взрослому пожал сыну руку.

Это совсем иное дело — настоящее мужское рукопожатие… Отец не любит громких слов. Доволен, скажем, Сабуром — улыбнется ему, похлопает по плечу. И они отлично поймут друг друга. Сабур не помнит случая, чтобы, даже в детстве, отец был с ним снисходительным. Он всегда относился к сыну уважительно, как к человеку, во всем себе равному.

Сабур не спеша умылся и отправился переодеваться. Синюю школьную форму он сменил на джинсы и полосатый свитер.

В это время мама позвала к себе на кухню.

«Ну, вот, — скис Сабур, — сейчас скажет, чтобы в половине десятого был дома. И почему именно в половине, а не без десяти десять, например?» В кухню он вошел нахохленный, готовый буркнуть обычное: «Знаю, знаю, знаю…»

Но мама только улыбнулась и сунула ему что-то в руку. Сабур посмотрел — три рубля. Это означало, что у отца сегодня получка. В такие дни мама давала ему рубль или два, смотря что получал отец, только зарплату или еще и премиальные. Ну, а нынешняя щедрость, видно, в честь паспорта. Сабур благодарно улыбнулся матери. Только почему она дает ему деньги тайно? Как будто отец станет возражать. Ничего подобного, Сабур и не сомневается в этом.

Мама обняла его за плечи и подтолкнула к дверям стоповой.

Отец уже сидел за столом, покручивая усы. На веселой зеленой клеенке стояли три тарелки с хинка́лами — тоненькими квадратиками вареного теста, залитыми приправой из кислого молока, чеснока и орехов. А посередине стола на эмалированном подносе ароматно дымились куски вареной баранины.

— Бисмилла-а-хи[10], — шутливо сказал Султан. Он положил себе на тарелку кусок мяса с большой мозговой костью, наколол на вилку хинкал и с откровенным удовольствием принялся за еду.

Мать с улыбкой глядела на мужа и сына.

— А ты почему не ешь? — поднял голову Султан.

— Жду, когда ты к хинкалу вина попросишь.

— Вина? Вах, у нас сегодня и вино есть? — Отец старался казаться удивленным. — Мои премиальные или паспорт Сабура отмечать будем?

Насиба́, довольная произведенным впечатлением, отправилась на кухню и принесла бутылку «Ркацители». Бутылку она держала за горлышко высоко и бережно, точно букет цветов.

Заходящие лучи солнца вспыхнули в бутылке зелено-голубым пламенем — таким в тихий погожий день бывает Каспий.

Из буфета мать достала тонкие хрустальные фужеры. Сабур отчетливо представил себе, как все будет дальше. Осушив фужер, отец поднимет на маму глаза, и она чуть коснется губами рюмки.

«Могла бы немного и выпить», — ворчливо заметит отец, но в голосе его почувствуется одобрение.

«Забавные у меня родители, — подумал Сабур. — Мне здорово повезло. Впрочем, и сын у них не худший!»

Отец поднял фужер, посмотрел в глаза Сабуру и сказал:

— Ну, сын, за тебя! Будь человеком, это — главное. Остальное приложится.

Он улыбнулся Сабуру и обернулся к жене:

— А ты почему молчишь? Ничего не хочешь сказать сыну?

Насиба встала, подняла бокал и задумалась.

Сабур смотрел на нее и дивился. Еще никогда мать не казалась ему такой красивой: большие влажные глаза ее лучились теплом, по лицу разлился нежный легкий румянец. Даже зеленая косынка с желто-белыми бабочками, обычно то и дело соскальзывавшая с волос, сейчас хорошо подхватывала мамины густые волосы. Казалось, бабочки замерли, прислушиваясь к тому, что она скажет.

— Сын мой, дорогой! — начала Насиба, голос ее вдруг зазвучал сдавленно и глухо. — Мне кажется, только вчера я отвела тебя в первый класс…

Насиба замолчала, виновато улыбнулась. «Будь счастлив, сынок!» — сказала и торопливо вышла из комнаты.

— Женщина всегда есть женщина, особенно, когда она мать, — задумчиво сказал отец.