Дикие карты

Смерть Андреа Уитмен была целиком и полностью на совести Кукольника. Без него подспудная страсть, которую четырнадцатилетний умственно отсталый парнишка питал к своей юной соседке, никогда не вылилась бы в ослепляющую ярость. Это не Роджер Пеллмен заманил Андреа в рощицу за школой Святого сердца в предместье Цинциннати и там сорвал с насмерть перепуганной девочки одежду. Это не он снова и снова вонзал свою странно затвердевшую плоть в Андреа, пока его не сотрясла мощная, опустошающая разрядка. Это не он взглянул на распростертую на земле девочку с перепачканными темной кровью бедрами и ощутил неодолимое отвращение, которое заставило его схватить с земли большой плоский камень. Это не он превратил белокурую голову Андреа в неузнаваемое месиво из окровавленной плоти и раздробленных костей. Это не он пришел домой голый, с ног до головы покрытый ее засохшей кровью.

Роджер Пеллмен никогда не сделал бы ничего подобного, если бы не Кукольник, притаившийся в неведомых закоулках его бедного поврежденного рассудка, паразитировавший на эмоциях, которые он обнаружил там, манипулировавший мальчиком и разжигавший юношескую лихорадку, снедавшую его тело. Разум Роджера был слабым, податливым и беззащитным; Кукольник надругался над ним ничуть не менее жестоко, чем Роджер — над телом Андреа.

Кукольнику было одиннадцать лет. Он ненавидел Андреа, ненавидел ее со всем жаром избалованного ребенка — за то, что она предала его и посмеялась над ним. Кукольник был мстительной фантазией мальчика, зараженного вирусом дикой карты, мальчика, который по глупости признался ей в том, что она ему нравится. Возможно, сказал он девочке, которая была старше его, когда-нибудь они даже поженятся. При этих словах брови Андреа поползли вверх, и она со смешком убежала прочь. На следующее же утро на него показывала пальцами вся школа, и он с обжигающим стыдом понял, что она рассказала об этом всем своим подружкам.

Роджер Пеллмен грубо сокрушил девственность Андреа, и Кукольник ощутил слабый отголосок его исступления. Когда бедный недоумок с размаху опустил булыжник на заплаканное лицо девочки и услышал влажный хруст кости, Кукольник задохнулся. Он едва удержался на ногах от наслаждения, которое овладело им.

Его ошеломляющий отклик на это первое убийство оказался одновременно пугающим и завораживающим. Еще многие месяцы он не спешил пускать эту силу в ход, опасаясь вновь утратить власть над собой, впасть в то же неистовство. Но, как и все запретное, это стремление снедало его. В последующие пять лет Кукольник по разным причинам выходил на сцену и убивал еще семь раз.

Он думал об этой силе как о некой сущности, полностью обособленной от него. Сокрытая в глубинах его души, она была Кукольником — переплетением нитей, тянущихся от его незримых пальцев, повинуясь которым на их концах дергались самые причудливые куклы.

ТЕДДИ И ДЖИММИ МУТЯТ ВОДУ ХАРТМАНН, ДЖЕКСОН,

ЮДАЛЛ ПЫТАЮТСЯ ДОСТИЧЬ КОМПРОМИССА

«Нью-Йорк дейли ньюс», 14 июля 1976 года

ХАРТМАНН В СВОЕЙ ПРЕДВЫБОРНОЙ ПЛАТФОРМЕ

ОБЕЩАЕТ БОРОТЬСЯ ЗА ПРАВА ДЖОКЕРОВ

«Нью-Йорк таймс», 14 июля 1976 года

Сенатор Грег Хартманн вышел из кабины лифта в фойе «Козырных тузов». Следом за ним тянулась его свита: два сотрудника спецслужб, его помощники Джон Верзен и Эми Соренсон и четверо репортеров, имена которых вылетели у него из головы, едва он начал подниматься на лифте. В кабине было тесно. Спецагенты в темных очках недовольно заворчали, когда Грег стал настаивать, что они все отлично поместятся в лифте.

Хирам Уорчестер уже ждал их. Он представлял собой внушительное зрелище — неохватных размеров мужчина, двигавшийся с неожиданной легкостью и проворством. Он стремительно преодолел фойе и двинулся им навстречу с протянутой рукой и улыбкой, рвущейся с полного бородатого лица. Сквозь огромные окна ресторана лились лучи заходящего солнца, золотили обширную лысину Хирама.

— Сенатор! — радушно воскликнул он. — Рад снова видеть вас.

— И я вас тоже, Хирам. — Грег кивнул головой на свою многочисленную свиту и сокрушенно улыбнулся. — По-моему, вы знакомы с Джоном и Эми. Остальным придется представиться самостоятельно. Они теперь у меня вроде мебели.

Репортеры посмеялись, телохранители позволили себе скупо улыбнуться.

Хирам ухмыльнулся.

— Боюсь, такова расплата за ваше кандидатство, сенатор. Но выглядите вы, как всегда, превосходно. Ваш пиджак безупречен. — Толстяк отступил от Грега на шаг и окинул его одобрительным взглядом. Потом склонился ближе и заговорщицки понизил голос. — Пожалуй, вам стоило бы преподать Тахиону несколько уроков относительно того, как следует одеваться. Видели бы вы, во что достойный доктор вырядился сегодня вечером… — Он закатил светло-карие глаза в притворном ужасе и рассмеялся. — Впрочем, я что-то заболтался; ваш столик уже накрыт.

— Насколько я понимаю, мои гости уже здесь.