Дикие карты

Неподалеку от ширмы сидела склонившаяся над требником женщина средних лет; она читала вечернюю молитву. Худые пальцы перебирали перламутровые бусины четок; время от времени на страницу с шорохом падала очередная капля крови. Каждый раз, когда это происходило, ее губы начинали шевелиться в торопливой молитве, и она стирала с бумаги крошечное красное пятнышко. Если бы ее непрекращающееся кровотечение ограничивалось истинными стигматами, ее могли бы причислить к лику святых, но у нее кровь сочилась из всех имеющихся отверстий: из ушей, склеивая волосы и оставляя пятна на плечах халата, изо рта, носа, глаз, прямой кишки. Какой-то врач окрестил ее сестрой Марией Геморрагической, и веселье, которое с тех пор вызывало это прозвище, можно было оправдать лишь отупляющей усталостью. Со Дня дикой карты — пятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок шестого года — все до единого медицинские работники практически не покидали своих рабочих мест, и почти пять месяцев беспрерывной работы не проходили для людей даром.

Рядом с ней в солевой ванне плавал некогда привлекательный чернокожий мужчина. Два дня назад с него снова начала слезать кожа, и теперь от нее лишь кое-где оставались редкие клочки. Ободранные мышцы воспаленно краснели, и Тахион приказал лечить его так же, как ожоговых больных. Одну такую линьку несчастный уже пережил. Переживет ли следующую, никто сказать не мог.

Тахион подвел вереницу угрюмых врачей к ширме.

— Не хотите ли присоединиться к нам, джентльмены? — позвал он ординаторов своим приятным низким голосом, в котором проступал какой-то звонкий, мелодичный акцент, напоминавший о Центральной Европе или Скандинавии. Те неохотно подтянулись поближе.

За ширмой оказался истощенный старик. Его полный отчаяния взгляд устремился на докторов, а губы издали ужасный полузадушенный звук.

— Весьма любопытный случай, — сказал Мандель, открывая карточку. — По какой-то непостижимой причине вирус заставляет каждую полость в теле этого больного зарастать. Через несколько дней его легкие уже не смогут втягивать воздух, и места для нормальной работы сердца тоже не останется…

— Так почему бы не положить этому конец?

Тахион взял старика за руку и уловил слабое согласное пожатие в ответ.

— А что вы предлагаете? — Мандель понизил голос до настойчивого шепота.

Тахион отчетливо выговаривал каждое слово:

— Ничего сделать нельзя. Не гуманнее ли было бы избавить его от мучительного умирания?

— Не знаю уж, что там за медицина в вашем мире — или, пожалуй, знаю, если судить по этому чудовищному вирусу, — но в нашем мире не принято умерщвлять пациентов.

— Вы гуманно усыпляете своих кошек и собак, а людям отказываете в том единственном средстве, которое, по-настоящему, укрощает боль, и обрекаете их на мучительную смерть. Ох… будьте вы все прокляты!

Он скинул белый халат, под которым обнаружился роскошный костюм из тускло-золотой парчи, и присел на краешек кровати. Старик отчаянно попытался сесть, но Тахион удержал его за руку. Войти в его сознание оказалось несложно.

«Пожалуйста, позвольте мне умереть», — всплыла мысль, окрашенная болью и страхом, но все же в этой просьбе была непоколебимая решимость.

«Не могу. Они не позволят мне. Но я подарю тебе забвение».

Он быстро блокировал болевые и мыслительные центры в мозгу старика. В своем сознании он представил этот процесс в образе стены из сияющих серебристо-белых блоков энергии, затем усилил работу центров удовольствия и позволил старику уплыть прочь на волнах сновидений — таких, каких тот сам пожелает. Возведенная им стена была всего лишь временной и не могла продержаться больше нескольких дней, но этого должно хватить — бедный джокер умрет раньше.

Тахион поднялся и взглянул на безмятежное лицо старика.

— Что вы с ним сделали? — накинулся на него Мандель и встретил надменный взгляд.

— Пустил в ход еще один прием чудовищной такисианской магии.

Снисходительно кивнув ординаторам, Тахион покинул палату и двинулся по коридору, вдоль стен которого одна за другой выстроились кровати. Ширли Дэшетт поманила его к себе в сестринскую. Они провели вдвоем несколько приятных вечеров, устанавливая сходства и различия земных и такисианских способов любви, но сегодня он не чувствовал себя способным на что-либо большее, чем улыбка, и отсутствие физического отклика встревожило его. Наверное, настала пора отдохнуть.

— Да?

— Доктор Боннерс хотел бы посоветоваться с вами. У него пациентка в состоянии шока, время от времени она впадает в истерику, но физически женщина совершенно здорова, и он решил, что…

— Что она может быть одной из моих. — «Только бы не еще один джокер, — мысленно взмолился он. — Еще одного урода я сейчас не вынесу». — Где она?

— В двести двадцать третьей.

Тахион чувствовал, как дрожат от усталости его мышцы и как сильно напряжены нервы. А следом за усталостью подступали отчаяние и жалость к себе. Выругавшись себе под нос, он грохнул кулаком по столу, и Ширли отпрянула.

— Tax? Ты в порядке?

— Да. Разумеется.

Он усилием воли расправил плечи и, стараясь шагать пружинисто, пошел по коридору.