Дикие лебеди

В полночь накануне Нового года раздавался гром фейерверков, доставлявший маме несказанное удовольствие. Она вместе с бабушкой и доктором Ся выходила из дома и кланялась в ту сторону, откуда должен был появиться бог Богатства. Все люди на улице делали то же самое. Затем поздравляли друг друга со словами: «Желаю вам разбогатеть».

На Новый год принято было дарить подарки. Едва белая бумага на восточных окнах озарялась лучами, мама вскакивала с кровати и спешила надеть новый наряд: новую куртку, новые штаны, новые носки и новые ботинки. Потом они вместе с бабушкой отправлялись к соседям и знакомым, и она отбивала поклоны перед старшими. За каждый удар головой о землю она получала «красный сверток» с деньгами. Это были ее карманные деньги на целый год.

В течение следующих пятнадцати дней взрослые ходили друг к другу с поздравлениями и пожеланиями удачи. Удача, то есть деньги, была заветной мечтой большинства простых китайцев. Люди жили бедно, и в доме Ся, как и во многих других, мяса можно было наесться вдоволь только по праздникам.

Кульминация празднества — карнавальное шествие и вечерняя выставка фонарей — наступала на пятнадцатый день. Поводом для шествия служила «инспекционная поездка» бога Огня по всей его вотчине. Бога носили по округе, чтобы предохранить ее от пожаров. Поскольку большинство домов частично строилось из дерева, в здешнем сухом и ветреном климате страшный пожар мог начаться в любую минуту, и статуя получала пожертвования круглый год. Шествие начиналось у храма бога Огня, перед глиняной хижиной, где семья Ся жила первое время после переезда в Цзиньчжоу. Копию статуи, великана с красными волосами, бородой и бровями, облаченного в красный плащ, несли в открытом паланкине восемь мужчин. За ними следовали львы и извивающиеся драконы — каждый из нескольких человек, — украшенные повозки, акробаты на ходулях и танцоры янгэ, игравшие длинными кусками яркого шелка, обвязанными вокруг пояса. Оглушительно гремели фейерверки, барабаны и тарелки. Мама вприпрыжку бежала за процессией. Почти каждый дом выставлял богу соблазнительную снедь, но мама заметила, что божество ни к чему не притрагивается. «Рвение для богов, еда для людей!» — объясняла ей бабушка. В те дни лишений мама с нетерпением ждала только тех праздников, когда могла порадовать свой желудок. Ее оставляли равнодушной события, имевшие скорее поэтическую, чем гастрономическую окраску; она изнывала от нетерпения, пока бабушка отгадывала загадки, прикрепленные к изящным фонарям у дверей домов во время Праздника фонарей, или любовалась хризантемами в садах соседей на девятый день девятой луны.

Однажды во время ярмарки в храме бога города бабушка показала ей ряд глиняных скульптур, подновленных и покрашенных к празднику. То были сцены ада, где людей наказывали за грехи. Бабушка указала на глиняную фигуру, у которой изо рта вытягивали язык длиной сантиметров в тридцать и одновременно резали его два демона со стоявшими торчком, словно ежовые колючки, волосами и с глазами, выпученными, как у лягушек. Бабушка пояснила, что они пытают лжеца и то же случится с мамой, если она будет врать.

Среди жужжащей толпы и лотков с едой, от одного взгляда на которую слюнки текли, стояло не меньше дюжины аллегорических скульптурных композиций, имевших целью нравственное наставление. Бабушка бодро показывала маме одну страшную сцену за другой, но мимо некоей скульптурной группы она протащила ее молча. Только несколько лет спустя мама узнала, что то было изображение женщины — вдовы, которая снова вышла замуж, Ее распиливали пополам двое мужчин — первый и второй муж, — потому что она принадлежала им обоим. В те дни многие вдовы боялись такой судьбы и оставались верны покойным мужьям, чего бы это ни стоило. Некоторые даже кончали с собой, если семья заставляла их вновь выйти замуж. Мама поняла, что решение стать женой доктора Ся далось бабушке нелегко.

3. «Все говорят, как хорошо жить в Маньчжоу — го»: Жизнь под японцами (1938–1945)

Наступил 1938 год, маме было почти семь лет. Она была очень умной девочкой и очень хотела учиться. Родители считали, что она должна пойти в школу, как только начнется новый учебный год, сразу после китайского Нового года.

Японцы жестко контролировали образование, особенно школьные курсы истории и этики. Государственным языком был японский, а не китайский. После четвертого класса начальной школы все предметы преподавались по — японски, и большинство учителей были японцы.