Дикие лебеди

В школах, куда ходили мы с сестрой, училось много детей «попутчиков капитализма», поэтому нас отправили в совсем богом забытые места. Все дети работников ревкомов остались в городе. Они пошли в армию — это была единственная и гораздо лучшая альтернатива деревне. С этого времени одним из самых явных признаков власти стала возможность устроить детей туда.

В общей сложности в ходе одного из величайших перемещений населения в истории человечества в деревню было отправлено около пятнадцати миллионов юношей и девушек. О существовании порядка внутри всеобщего хаоса свидетельствовала прекрасная организация перевозки. Всем выдали субсидию на покупку одежды, одеял, простыней, чемоданов, сетки от комаров и полиэтиленовых чехлов для постельного белья. Нас предусмотрительно снабдили кедами, флягами и фонарями. Большую часть этих товаров изготовили специально для нас, так как магазинные полки были пусты. Дети из бедных семей могли подать заявление на дополнительную финансовую помощь. В течение первого года государство обеспечивало нас деньгами на карманные расходы и продовольственным пайком, в том числе рисом, растительным маслом и мясом. Все это выдавалось в деревне, к которой мы были приписаны.

Еще во времена «Большого скачка» крестьян объединили в коммуны, состоявшие из некоторого количества деревень и включавшие в себя от двух до двадцати тысяч хозяйств. На ступень ниже, чем коммуна, находились производственные бригады, ведавшие несколькими производственными звеньями. Производственное звено примерно соответствовало одной деревне и являлось основной единицей сельской жизни. К каждому звену приписывалось до восьми учеников нашей школы, и нам разрешалось выбрать себе компанию. Я выбрала подруг из класса Пампушки. Сестра решила ехать не со своей школой, а со мной: присоединяться к родственникам также позволялось. Цзиньмин, учившийся в моей школе, остался в городе — ему еще не исполнилось шестнадцати. Пампушка как единственный ребенок в семье тоже не поехала.

Мне хотелось в Ниннань. Я не понимала, что такое тяжелая, черная работа. Мне представлялась идиллия, свободная от политических бурь. С нами провел беседу ниннаньский чиновник — он рассказал нам о субтропическом климате, высоком синем небе, об огромных красных гибискусах, бананах в четверть метра длиной и реке Золотого песка (Цзинь–шацзян) — верхнем течении Янцзы, — переливающейся на ослепительном солнце, овеваемой мягким ветерком.

Я жила в мире сизого тумана и черных настенных лозунгов, слова «солнце», «буйная растительность» звучали для меня сказочной музыкой. Слушая чиновника, я воображала себя на цветущей горе с золотой рекой, текущей у моих ног. Он упомянул о «ядовитых испарениях», про которые я читала в классической литературе, но это только придало его рассказу экзотики. Опасными мне казались лишь политические кампании.

Еще я хотела поехать потому, что надеялась, живя там, навещать отца. Мне не пришло в голову, что наши деревни разделены непроходимыми горами в три тысячи метров высотой. Я всегда плохо разбиралась в картах.

27 января 1969 года наша школа отправилась в Ниннань. Каждому ученику разрешили взять один чемодан и постель. Нас рассадили в грузовик человек по сорок. Сидений было мало. В основном мы сидели на постелях или на полу. Колонна грузовиков три дня петляла по проселочным дорогам до границы Сичана. Мы проехали Чэндускую равнину и восточные отроги Гималаев, где на колеса грузовиков пришлось надеть цепи. Я старалась очутиться в задней части кузова, чтобы видеть величественные снегопады и град, застилавший мир белой пеленой, из–за которой вдруг, мгновенно, появлялись бирюзовое небо и ослепительное солнце. Грозная красота природы приводила меня в немой восторг. На западе вдалеке высился почти восьмикилометровый пик, за которым простирались дикие земли — родина многих растений Земного шара. Только оказавшись на Западе, я поняла, что такие привычные нам цветы, как рододендроны, хризантемы, большинство видов роз и многие другие цветы происходят отсюда. Здесь еще жили панды.

На второй вечер мы прибыли в Асбестовый уезд, названный так по основной своей продукции. Колонна остановилась среди гор, чтобы мы могли сходить в туалет — этой цели служили две глинобитные хижины с круглыми общими выгребными ямами, где плавали личинки мух. Но если внутри туалеты выглядели отвратительно, картина, представавшая перед глазами снаружи, вселяла ужас: лица рабочих были бескровные, свинцовые, совершенно мертвенные. Я спросила Дун–аня, обаятельного партработника, руководившего нашим переездом, кто эти люди, больше похожие на бесплотных духов. Он ответил: преступники из лао–гая (лагеря «трудового перевоспитания»). Ядовитый асбест добывался в основном силами заключенных, технике безопасности и охране труда уделялось крайне мало внимания. Так я в первый и единственный раз в жизни столкнулась с китайским Гулагом.