Дикие лебеди

«Старая городская молодежь» приехала в деревню еще до начала «культурной революции». Заваливших экзамены в школу старшей ступени и в университет партия убеждала использовать свое образование на благо «строительства новой прекрасной социалистической деревни». Романтически настроенные молодые люди вняли призыву партии. Но суровые условия жизни в деревне, откуда невозможно было уехать, а также осознание лицемерия режима — дети чиновников, даже потерпев неудачу на экзаменах, никогда не отправлялись в деревню — многих из них превратили в циников.

«Старая городская молодежь» отнеслась к нам очень дружелюбно. Они угостили нас прекрасным обедом из дичи и предложили разыскать чиновника. Двое молодых людей пошли за ним, а мы болтали с остальными на просторной сосновой веранде их дома, перед которой бурлила река под названием Черная вода. На высоких утесах в балетных позах стояли на одной ноге цапли. Их подруги летали вокруг, показывая во всей красе свои белоснежные крылья. Я никогда не видела этих изящных танцовщиц на воле.

Хозяева обратили наше внимание на темную пещеру на другом берегу реки. С ее потолка свисал ржавый бронзовый меч. Добраться туда было невозможно: мимо с бешеным ревом неслась вода. По преданию меч в пещере оставил мудрый первый министр древнего Сычуаньского царства, знаменитый Чжугэ Лян. Он семь раз ходил из Чэнду походом на здешних сичанских варваров. Я хорошо знала эту историю и с восторгом увидела подтверждение ее правдивости. Он семь раз пленял и отпускал на свободу варварского вождя, надеясь завоевать его сердце великодушием. Шесть раз вождь упрямо продолжал свой бунт, но на седьмой раз смирился и добровольно признал власть сычуаньского царя. Мораль этой легенды гласит: чтобы завоевать людей, нужно завоевать их сердца и умы — именно такой стратегии придерживался Мао, да и вообще коммунисты. У меня мелькнула смутная мысль, что именно в этом цель нашего «идейного перевоспитания» — сделать так, чтобы мы выполняли приказы добровольно. Поэтому в пример нам ставили крестьян, самых покорных и не задающих вопросов подданных. Теперь я бы сказала, что лучше всего поведение властей описывалось словами советника президента Никсона, Чарльза Колсона: «Если схватить их за яйца, то сердца и умы последуют в нужном направлении».

Мои размышления прервали хозяева. Они посоветовали намекнуть чиновнику о постах, которые занимают наши отцы. «Он сразу шлепнет вам печать», — заявил один жизнерадостный молодой человек. О нашем семейном происхождении они догадались по репутации школы, где мы учились. Я засомневалась:

— Но все это в прошлом. Наших родителей объявили «попутчиками капитализма».

— Какое это имеет значение? — хором восклинули несколько юношей и девушек. — Твой отец ветеран партии?

— Да, — пробормотала я.

— Высокопоставленный чиновник?

— В общем, да, — пролепетала я. — Но это было до «культурной революции». Теперь...

— Забудь об этом. Его кто–нибудь уволил? Нет? Тогда все в порядке. Ведь совершенно ясно, что мандат партийных работников не истек (В Китае существовало традиционное понятие «небесного мандата», или «воли неба», указующей, кому должна принадлежать власть.). Он подтвердит, — жизнерадостный молодой человек показал на меч первого министра.

В то время я не отдавала себе отчета, что, сознательно или подсознательно, люди отказываются считать структуру личной власти Мао заменой старой коммунистической администрации. Изгнанные чиновники вернутся. А жизнерадостный молодой человек продолжал:

— Ни один здешний чиновник не осмелится обидеть тебя и создать себе проблемы в будущем.

Я подумала об ужасной мести Тинов. Разумеется, люди в Китае всегда будут опасаться власть имущих.

Уходя, я спросила, как тактичней намекнуть чиновнику о положении отца, чем очень всех позабавила.

— Он все равно что крестьянин! Они о таких вещах не задумываются. Он даже не заметит твоей деликатности. Скажи ему прямо: «Мой отец — глава...»

Я отметила их насмешливый тон. Позже я обнаружила, что большинство городских юношей и девушек, и «старых» и «новых», после того, как поселились среди крестьян, прониклись к ним презрением. Мао, очевидно, рассчитывал на противоположную реакцию.

20 июня, после отчаянных многодневных поисков в горах, мы отловили нужного нам чиновника. Я совершенно напрасно репетировала, как сказать ему о положении наших родителей. Он сам спросил меня: «Кем был твой отец до культурной революции?» После многих личных вопросов, заданных скорее из любопытства, чем по необходимости, он вытащил из кармана куртки грязный носовой платок, развернул его и вынул деревянную печать и плоскую жестяную коробочку с подушечкой, пропитанной красными чернилами. Он торжественно приложил печать к подушечке и проштамповал наши письма.