Дикие лебеди

Тем временем мадам Мао со товарищи вновь принялись, не покладая рук, ставить стране палки в колеса. В промышленности их лозунгом было: «Остановить производство — уже революция». Для сельского хозяйства, в которое они теперь вмешались всерьез, «лучше социалистические сорняки, чем капиталистические урожаи». Перенимать иностранные технологии значило «нюхать, как воняют иностранцы, и говорить: «Ах, как сладко!»». В образовании: «Нам нужны неграмотные трудящиеся, а не духовные аристократы». Они подначивали школьников бунтовать против учителей; в январе 1974 года в Пекине вновь били окна и ломали парты и стулья, как в 1966 году. Мадам Мао сравнила это «с революционными действиями английских рабочих XVIII века, уничтожавших машины». Вся эта демагогия имела одну цель: осложнить жизнь Чжоу Эньлаю и Дэн Сяопину и породить хаос. Мадам Мао и прочие деятели «культурной революции» могли «блистать» только в разрушении. В созидании им не было места.

Чжоу и Дэн осторожно пытались открыть страну внешнему миру, поэтому мадам Мао начала новую атаку на зарубежную культуру. В начале 1974 года в прессе прошла большая кампания против итальянского режиссера Микеланджело Антониони, снявшего фильм о Китае; в Китае никто этого фильма не видел и мало кто слышал как о фильме, так и о самом Антониони. После гастролей Филадельфийского оркестра ксенофобия распространилась и на Бетховена.

За два года после падения Линь Бяо надежды сменились в моем сердце отчаянием и гневом. Утешало лишь то, что вообще происходила какая–то борьба, что безумие не одерживало безусловной победы, как в первые годы «культурной революции». Теперь Мао не оказывал явной поддержки ни одной из сторон. Попытки Чжоу и Дэна поворотить «культурную революцию» вспять приводили его в бешенство, но он понимал, что его жена со своими прихвостнями не смогут держать страну на плаву.

Мао позволил Чжоу продолжать управлять страной, но напустил на него свою жену, устроившую, в частности, кампанию «критики Конфуция». Лозунги внешне обличали Линь Бяо, но на самом деле были направлены против Чжоу, который, как считалось в обществе, преклонялся перед добродетелями, провозглашаемыми древним мудрецом. Хотя Чжоу проявлял беспрекословную преданность Мао, тот никак не мог оставить его в покое. Даже теперь, когда Чжоу был смертельно болен раком мочевого пузыря.

Именно в этот период я начала осознавать, что за «культурную революцию» прежде всего отвечает Мао, но по–прежнему не обвиняла его прямо, даже про себя. Так трудно было сбросить с алтаря бога! Но психологически я готова была услышать это обвинение от другого.

Образование стало главным направлением саботажа мадам Мао и ее камарильи: оно не было непосредственно связано с жизнеспособностью экономики, а кроме того, всякая попытка учить или учиться противоречила прославленному невежеству «культурной революции». Поступив в университет, я оказалась на поле битвы.

Сычуаньский университет ранее был штабом «Двадцать шестого августа» — группы цзаофаней, действовавшей под эгидой Тинов; здания покрывали шрамы семи лет «культурной революции». Не оставалось почти ни одного неразбитого окна. Пруд посреди кампуса, некогда знаменитый изящными лотосами и золотыми рыбками, превратился в вонючее комариное болото. Платановая аллея, начинавшаяся от главных ворот, выглядела жалко.

Едва я поступила в университет, началась кампания против «задней двери» (блата). Конечно, никто не говорил о том, что «переднюю дверь» заблокировали сами вожди «культурной революции». Среди новых студентов «рабоче–крестьянско–солдатского происхождения» я видела множество детей высокопоставленных чиновников; почти у всех остальных, если сами они не были мелкими партработниками, были связи: у крестьян — с бригадирами или секретарями коммун, у рабочих — с заводским начальством. Войти можно было лишь через «заднюю дверь». Мои однокурсники участвовали в этой кампании без особого энтузиазма.

Каждый день после обеда, а иногда и вечерами, мы должны были «изучать» велеречивые статьи из «Жэньминь жибао», разоблачавшие то или иное явление, а также вести бессмысленные «дискуссии», во время которых все повторяли напыщенные и пустые фразы из статей. Нам следовало постоянно находиться в кампусе, за исключением вечера субботы и воскресенья; воскресным вечером мы возвращались в общежитие.

Я жила в комнате с пятью девушками. Слева и справа вдоль стен стояло по три двухэтажных кровати, между ними — шесть стульев и стол, за которым мы делали домашнее задание. Нам почти некуда было поставить тазы для умывания. Окно выходило на зловонную сточную канаву.