Дикие лошади. У любой истории есть начало

Я почувствовала новый прилив сил. Была суббота. Я встала с кровати, надела штаны и заварила себе крепкий кофе. Потом я отнесла Хелен чашку кофе, разбудила ее со словами, что нас ждут великие дела. Начинался новый день, и мы должны провести его с пользой. Я сказала, что попрошу у Джима его тачку и мы поедем на пикник в Гранд-Каньон. Там такие красивые скалы, по сравнению с которыми все наши проблемы покажутся нам сущими пустяками.

Хелен улыбнулась и начала пить кофе. Я сказала, чтобы она одевалась, а я пойду к Джиму. Лучше выехать пораньше, чтобы больше успеть. «Скоро буду!» — крикнула ей я, выходя на улицу.

«Хорошо, — ответила она. — Лили, знаешь, я рада, что к тебе приехала».

Утро было прекрасным. Воздух был свежим, и в ноябрьском солнце каждый листочек и каждая травинка выглядели удивительно четко, как на старом негативе большого формата. В небе не было ни облачка, а на вершинах кедров ворковали голуби. Я шла по улице мимо новых домов и более старых построек из необожженного кирпича, мимо кафе и автозаправки, мимо собирающихся на рынок семей, как вдруг неожиданно почувствовала себя так, словно меня душат.

Я схватилась рукой за горло и ощутила страшное предчувствие. Я развернулась и изо всех сил бегом бросилась назад. Дома, фермеры, животные и деревья проносились вихрем перед глазами. Но когда я добежала до своего дома и открыла дверь, было уже поздно.

Тело моей младшей сестры свисало в петле веревки, закрепленной на балке потолка. Внизу под ним лежал на боку стул. Хелен повесилась.

Отец Каванах не разрешил мне похоронить Хелен на кладбище около католической церкви. Он сказал, что самоубийство — это самый страшный и единственный из всех грехов, после которого уже нельзя раскаяться и получить отпущение, поэтому самоубийц нельзя хоронить на освященной земле кладбища.

Вместе с Рустером и Джимом мы поехали далеко за город, и нашли удивительно красивое место на пригорке над лесистой долиной. Место было настолько красивым, что я знала, что для Бога оно является священным, и похоронили там Хелен в моей красной шелковой рубашке.

V. Ягнята

Большой Джим и Роз-Мари

Самоубийцы думают, что избавляются от своей боли, но на самом деле они оставляют ее в этом мире, передавая свою боль другим.

В течение нескольких месяцев после смерти Хелен я ощущала такую тяжелую, свинцовую боль, что, если бы не дети, которых надо было учить, я вряд ли бы вставала с кровати. Мне казалось омерзительной даже сама мысль о том, что можно кататься на автомобилях, ездить на лошадях и играть в карты. Все происходящее действовало мне на нервы: дети, смеющиеся на площадке около школы, перезвон церковных колоколов и пение птиц. О каких радостях, черт возьми, можно так сладко щебетать?

Я хотела уйти с работы, но срок моего контракта еще не истек. С другой стороны, если вдуматься, дети тут были совсем ни при чем, потому что не детей, а их родителей нужно было винить в том, что произошло. Я знала, что после окончания учебного года я уеду из Ред Лейка. Я вообще не была уверена в том, что хочу продолжать работать учителем. Я считала, что дала жителям и детям этого города все, что могла, но не получила от них ни помощи, ни поддержки тогда, когда они мне были так нужны. Может быть, мне стоит перестать заниматься чужими детьми, а родить своих собственных, думала я. Раньше я никогда не хотела иметь детей, но моя сестра убила не только себя, но и своего ребенка, поэтому я начала всерьез задумываться о том, что мне надо родить.

Постепенно мысль о том, что у меня может быть ребенок, успокоила и утешила меня. Однажды весенним утром я, как всегда, рано встала и вышла на ступеньки дома с чашкой кофе. Над горами на востоке вставало солнце. С неба на землю падали столбы золотого света, и все вокруг казалось позолоченным. Когда солнце осветило меня, я почувствовала тепло на лице и руках.

Я подумала, что со смерти Хелен я перестала обращать внимание на такие вещи, как восход солнца. Несмотря на мое горе, солнце никуда не делось, и каждый день вставало и садилось. Солнцу было все равно, обращаю я на него внимание или нет. Я поняла, что мне надо перестать зацикливаться на своих проблемах. Никто, кроме меня самой, не в состоянии помочь мне получать от жизни удовольствие.

Если я решила родить ребенка, мне надо было найти мужа. Тут я увидела мои отношения с Джимом Смитом совершенно в другом свете. Этот человек обладал целым рядом положительных качеств, и самым важным из них было то, что я могла ему доверять. Я приняла решение и не чувствовала необходимости его скрывать. Дело происходило в конце мая, и после окончания школьных занятий я оседлала Пятнистую и поехала к гаражу Джима. Когда я приехала, он лежал под машиной, из-под которой были видны только его сапоги. Я сказала, что нам надо переговорить. Джим вылез из-под машины и вытер тряпкой испачканные маслом руки.

«Джим Смит, ты возьмешь меня в жены?» — без обиняков спросила я.