Дикие ночи

Она часто видится с Эльзой и говорит, что Мими лучший парень в Париже. Зная, сколько наркотиков он принимает, я спрашиваю себя, как это ему еще удается трахать Эльзу.

Эльза говорит, что Мими ее ласкает, целует, они гуляют рука об руку по Парижу, она не понимает, почему Лора до сих пор не бросила меня, человека, не способного на нежность. Она говорит:

— Педик всегда останется педиком!

Я соглашаюсь на съемки в Пакистане для телевидения. Я должен снимать плавучие кладбища в Карачи, где гниют старые грузовые суда и нефтеналивные танкеры. Они стоят у берега, и орды женоподобных рабочих режут корпус, чтобы снять сталь.

За два дня до отъезда я ссылаюсь на здоровье и предлагаю вместо себя Сэми, не сказав, что это будет его первая самостоятельная съемка, продюсер мне верит. Сэми вне себя от счастья. Когда он благодарит меня и целует в обе щеки, то становится нежным и немножко сумасшедшим малышом из моих воспоминаний.

Лора в какой-то гостинице в Трувиле вместе с Эльзой и Мими. Она звонит мне:

— Не нужно приезжать, мы скоро уедем отсюда, я тебе позвоню опять… Кстати, не строй особенных иллюзий по поводу Мими.

— Что ты имеешь в виду?

— Он тебе должен деньги?

— Да, я давал ему на наркоту.

— Эльза говорит, что он ей заявил: «Какого черта я буду ему отдавать деньги? У него же СПИД, он скоро сдохнет!»

— Вы просто две мерзкие твари! — Я вешаю трубку, но телефон тут же звонит снова. Это Лора, и я снова вешаю трубку и включаю автоответчик.

Я наливаю ванну и хожу кругами по квартире, потом ставлю на проигрыватель платиновый диск, и голос Билли Айдола заполняет комнату. Время от времени я прибавляю звук на автоответчике и слышу голос Лоры:

— Ты смешон, как, впрочем, и я, прекрати, ответь мне, а то все опять плохо кончится… Ты король, а я дерьмо, я живу в квартире с твоим именем, у меня нет работы, нет денег, сумасшедшая мать, отец, который, скорее всего, вообще забыл о моем существовании, я больна и сдохну, не успев пожить, не успев стать хоть кем-нибудь… А у тебя есть все, чего ты хочешь, твои маленькие радости, твоя машина, пятьдесят тысяч телефонных звонков в день, люди у твоих ног… Я завидую тебе — ты можешь вешать трубку, оскорблять. Ты знаешь, что, как бы ты меня ни оскорблял, я всегда прибегу, если тебе захочется меня увидеть или трахнуть… На самом деле ты вовсе не хочешь, чтобы мы успокаивались, тебе нравится жить в дерьме, ты, наверное, сейчас говоришь: «Она не изменилась, все такая же кретинка, ничтожество, зануда». Воображаю твое лицо, но до тех пор, пока ты не научишься доверять мне и будешь вспоминать прошлое, я не смогу измениться… Ты все больше отдаляешься от меня, хотя мы иногда и трахаемся с тобой… На самом деле со мной было покончено гораздо раньше… Ты опять выиграл: мне холодно и плохо… Мне девятнадцать лет, и вчера мне хотелось сдохнуть, а тебя, как всегда, не было рядом, помочь мне могли только Эльза и Мими. Тебя никогда не будет со мной… А ведь ты мне так нужен! Ну как мне объяснить тебе это? Я кричу, ору, чтобы ты услышал мое дыхание, мой шепот, чтобы ты заинтересовался мной, моим воплем, моей кровью. Я опустошаю себя… Я хочу подохнуть, а ты умеешь жить. (Конец.)

Зыбучие пески, реки грязи, я понемногу погружаюсь, готовый уцепиться за любую соломинку. Я никогда не умел полностью расслабиться, отпустить вожжи, умереть и возродиться, даже под действием наркотика или страдания.

Я оставил автоответчик на волю Лориного потока сознания. Теперь я сижу за столиком в арабском кафе в Барбесе. Музыкальный автомат играет песенку Фарида Эль Атраша. Я смотрю на худенького темноволосого юношу, у него вид одновременно потерянный и изумленный, волосы сбриты на висках и оставлены более длинными на макушке. Он в джинсах, белых теннисных тапочках и черной нейлоновой куртке, рядом, на стуле, рюкзак с красным дном. Он тоже смотрит на меня не отрываясь. Я собираюсь выйти, и он делает мне знак, приглашая за свой столик. Я говорю, как меня зовут, он отвечает:

— А я Тиллио, итальянец.

Я улыбаюсь в ответ и говорю:

— Ну, если ты уже теперь врешь, ничего хорошего не выйдет!

— О’кей, меня зовут Джамель.

Мы идем по бульвару Шапель, потом по улице Филиппа де Жирара, по улице Жессена, выходим к Гут д’Ор. Прошел дождь, тротуары блестят, мы болтаем под звездным небом. Джамелю семнадцать. Он приехал из Гавра, завтра он отправляется на похороны брата в Бетюн; гостиницы слишком дороги, и он ищет, где бы переночевать. Я отвечаю, что он может пойти ко мне, но он хочет сначала показать мне рисунки на стенах домов в квартале; он знает всех художников, это его приятели. Я спрашиваю:

— Ты участвуешь в движении?

Он возбужден, как щенок.

— Ты знаешь Больших Парней?

— Смутно, вообще-то я собирался снимать репортаж о зулусах.

— Ты должен это сделать, на улицах сейчас происходят невероятные вещи.

И он начинает напевать:

Я Джэм, одинокий охотник
Солдат Аллаха против войны,
Я прошу нашего князя-хозяина
Вернуть улице то, что ей принадлежит.