Дикие пчелы на солнечном берегу

Ромка снова спал и во сне видел деда Александра. В одном лапте тот убегал от человека, очень похожего на того, который еще совсем недавно кружил с мамой Олей по двору, а потом спустился к большаку и растаял в тумане. Во сне он был без винтовки — — в хромовых с высокими голенищами сапогах, батистовой с перламутровыми запонками рубахе, с льняным, закрывающим один глаз чубом. Откуда взялся этот образ, Ромка так никогда и не узнает: он запечатлелся сначала в мамы Олином сознании, чтобы затем в минуту опасности перейти к сыну.

Никто никогда не узнает, какие сны в ту ночь снились прижавшимся друг к другу Тамарке, Верке, Вадиму и Грихе. Какие сны снились маленькому, изъеденному клопами Борьке — тоже никто не узнает. Да и так ли уж это важно, когда в ту ночь, на всем протяжении змеящейся линии фронта, не досмотрели своих снов батальоны, полки, дивизии — с той и другой стороны. Но, возможно, сны не исчезают бесследно, а лишь какими-то неведомыми путями отлетают в иные измерения, чтобы затем теми же неведомыми путями вернуться в иные времена, в души иных людей…

Глава четвертая

Когда Ромка проснулся, на дворе уже сверкало позднее утро. На сеновале он был один, не считая шустрого воробья-подзастрешника, радостно чирикающего где-то под крышей.

Волчонок на животе съехал с сеновала и вышел из пуньки. Во дворе никого не было. Стояло тихое краснопогодье — сливы, яблони и вишни замерли в истоме, бросая на землю густую тень с редкими небольшими лапинами солнечного света. Трава возле хаты еще неприятно холодила ноги.

Ромка миновал двор и побежал в избу — ему не терпелось узнать, куда это все подевались. Его встретил звенящий рой мух, тщетно пытавшийся пробиться под полог люльки, где лежал Борька. Мухи в охотку накинулись на Волчонка.

В соседней комнате постукивал стан — это баба Люся ткала свое нескончаемое полотно. Он подошел к ней, как бы объявился, и в то же время удивленными глазами спрашивал: где мама Оля, где дедушка, где все остальные?

Баба Люся поднялась с табуретки и, шаркая по полу заскорузлыми подошвами ног, вышла в переднюю. Достала с полки миску с козьим молоком и ломоть хлеба.

— Снедай, Рома… Матка твоя с девками пошла за ягодами, — сказала старуха и отправилась опять ткать.

Где дед с беженцем да Гриха с Вадимом, Ромка догадался быстро: наверняка они ушли в лес строить избушку.

Поев, Ромка вышел во двор и стал возле дома собирать мелкие плоские камушки. Набрав их полную горсть, он побежал в сторону мочила. И с его утоптанного бережка, подражая в движениях Вадиму, стал по одному камушку бросать в воду. Но как Ромка ни изгибался, как ни усердствовал, а настоящих «блинов» у него не получалось. Камни, коснувшись зеркала пруда, тут же впивались в воду и шли на дно.

Исчерпав запас камней, мальчуган снова вернулся к хате и уселся на завор — лицом к большаку. Его взгляд то уходил за дальний ольшаник, за которым в утренней дымке отчетливо виделись вязы его деревеньки, то блуждал в близких пределах — по березняку, подступавшему почти к самой дороге.

Запрокинув голову, он провожал взглядом эскадрильи высоко летящих стрекоз. Теплый поток воздуха вынес их к самому гребешку крыши, и одна из стрекоз, испугавшись, видимо, такой высоты, зацепилась лапками за солому и замерла. В ее крылышках играла радуга, искрились бисеринки света.

Надоело сидеть без дела, и Ромка с самой верхушки завора во весь дух побежал вниз, по сухой глинистой, словно терка, дорожке. Не успев затормозить, полетел в канаву, сильно ударился локтем о камень. Больно было, но не заплакал. Полежал, полежал и начал рвать росший здесь в избытке щавель.

Ромка лег на спину и принялся смотреть в небо, понемногу накаляющееся зноем и теряющее утренние краски. Рядом стрекотал кузнечик, и ребенок, сквозь стебельки травы, вглядывался в пушистую зелень, желая подкараулить шустрого «кузнеца». И когда висок вплотную притерся к земле, слуха коснулся далекий, незнакомый звук. Через каждое новое мгновение он становился все отчетливее и отчетливее, и Ромка понял, что к хутору приближается что-то неведомое и, возможно, опасное. Он приподнялся на руках и завертел головой.

Звук нарастал со стороны Дубравы, и будь Ромка поопытней и повзрослей, он, возможно, сравнил бы нарастающую трескотню с барабанным боем. Ромка вскочил с земли и изо всех силенок пустился улепетывать домой.