Дикие рассказы

Козы, что паслись на другой стороне, испугались. Зазвенели колокольцы и колокольчики, собаки залаяли, с соседних холмов люди закричали: «Бочка упала, бочка!» — «Цела, значит», — мелькнуло у меня в голове, наклонился я и увидел, как шлепнулась она в реку, исчезла и опять выскочила цела-целехонька, белая да ладная, закрутилась в водовороте, забилась о прибрежные камни и загромыхала. Ткнется в один берег — ба-ам! Стукнется о другой — бу-ум! Подтащит ее водой к скале — бах-бах, словно пушки палят. Мулла белый стал как полотно. Старики в землю уставились, а у Сулю от головы прямо пар повалил. Он шапку снял, и голова у него курилась, ровно навозная куча.

— Садись, — говорю мулле, — сейчас я тебе борог ду брить буду!

— Не трогай ты его бороды! — взмолился Кара Сулю. — Двойную цену тебе дам! Что ж за мулла без бороды!

— Раньше надо было думать! Несите бритву!

Не оказалось у них бритвы.

— Несите тогда ножницы!

Тут уж старики вмешались:

—Тройную цену тебе за бочку заплатим, только отступись!

— Хоть впятеро дороже дадите, не отступлюсь! Двое-трое за ножи схватились:

— Назад! — кричу. Бабы заголосили, дети забегали, а я за топор схватился:

— В куски всех разнесу!

Сейчас рассказывать и то страшно, а тогда бедовый я был, все мне было трын-трава. Да ведь коли по правде-то рассудить, с меня семь потов сошло, пока я эту бочку мастерил, а они, бесстыжие рожи, не хотят ее брать да еще над моим же старанием да умением насмехаются!

— Садись! — говорю мулле. — Хоть топором, а срежу тебе бороду!

Снял я с ишака седло, усадил муллу, жена Кара Сулю ножницы принесла, и начал я ему бороду выстригать. Волосок за волоском! Пот с него ручьями течет, а я себе знай стригу. И пока я этим занимался, бочка внизу все гремела да гремела: «Ба-ам, бу-ум, бу-ум, ба-ам!» Люди на крыши, на ограды забрались— глядят. А старики глаз от земли не смеют поднять, один Кара Сулю мне на руки смотрит.

— Довольно, мастер! — говорит.

А как увидел, что я и последний волосок срезал, лицом в ладони уткнулся и запричитал:

— Нет у нас больше муллы! Нету! Сел я на ишака и крикнул:

— Прощайте, почтенные! Не забывайте про мастера Лию и про то, как вы над ним посмеялись!

Никто мне ни «прощай», ни «до свидания» в ответ не сказал. Отвел я душу и уехал с великой радостью, что не посрамил своего звания. О деньгах вспомнил, только когда к селу подъезжать стал. Отец мой был старый, и одышка его мучила, закашляется, так чуть не падает, а все же боялся я его. Почему? Отчего? Сказать не могу. Только стоило ему взглянуть на меня, как становился я смирней барашка.

Но делать нечего, приехал я домой. Чуть ворота заскрипели, отец вышел мне навстречу. «Здравствуй» не сказал, спрашивает:

— Продал бочку?

— Нет!

— Почему?

Рассказал я ему все как есть, по порядку. Ничего не утаил.

— Ложись на землю! — приказал мне отец. — Трандафила (так мою мать звали)! Принеси-ка, — говорит, — палку, которой ты коноплю треплешь!

Принесла мать палку, заперли ворота, и начал отец меня колотить по мягкому месту. Раз пять-шесть хватил, задохнулся, отдал матери палку, а сам считать стал. Сосчитал до десяти и говорит:

— Вставай, умник, дай я тебя обниму! За дурь ты свою получил, а за то, что бороду у муллы срезал, хвалю. — И поцеловал меня. — Вижу, что стал ты настоящий мужчина. Этой осенью, — говорит, — женим тебя.

— А деньги? — спрашивает мать. ¦

— Кто ремесло знает, — отвечает ей отец, — тот без денег не останется.

Как сказал отец, так и вышло. Двух дней не прошло после того, как я мулле бороду отрезал, заявляются из Хамбардере средний сын Большого Мехмеда и Кривой Салих,

— Приезжай в село, вытащи бочку! Старики тебе заплатят, только вытащи ее из реки!

Подъезжаю к Хамбардере, еще издали слышу — ба-ам, бу-ум! — бьется бочка о берег, как в барабан стучит. Старики уже собрались, меня дожидаются.

— На тебе деньги за три бочки, только вытащи ты ее из реки, чтоб не громыхала. Ребятишки пугаются, да и мы третью ночь глаз сомкнуть не можем.

Легко сказать вытащи, а как? Хамбардере — ущелье метров эдак пятнадцать глубиной, все скалистое, река на дне воет, ревет, пенится, из-за пены и не разберешь, где вода, где камень. А водоворот, куда бочка упела, так берега пообтесал, что не подступишься: слева и справа стена отвесная! Ящерице не уцепиться, не то что человеку.

— Давайте, — говорю, — веревку!

Сняли веревку, какой ишаков привязывают, одним концом обвязался я вокруг пояса, а другой бросил в руки парням. Велел им потихоньку меня спускать, а как привяжу бочку, вытаскивать вместе с нею.