Дикий

Ярослав отдавал себе отчет в своих чувствах к Милане. Он не спрашивал себя, что случилось бы с их отношениями, не будь она Меняющей. Они были бы в любом случае. Химия, что связала их, не могла образоваться лишь по той причине, что Милана относилась к древнему и очень редкому виду. Да, её запах дурманил, но было в ней нечто, что лишало его воли. Что пробуждало в нем тьму, готовую уничтожить каждого, кто посмеет косо посмотреть на Милу. Тьму, что показала ему истинную ревность, которая лишает разума лишь от одной мысли, что твою женщину может желать другой мужчина. Тьму, что жаждала крови.

Даже сейчас, когда день клонился к вечеру и последние лучи солнца задержались на спокойном лице Меняющей, оставляя её на попечение Зета, Валгар злился. Она и другой мужчина! Будут одни! Проклятье!

Если Зет прикоснется к ней – он почувствует. И убьет его без зазрения совести.

– Будь с ней, – снова повторил Валгар и, посмотрев последний раз на Милану, вышел с балкона, на котором они стояли.

Его ждало подземелье.

Он шел, скидывая с себя одежды.

Рубашка.

Ремень.

Брюки.

Развел руки в стороны и кончиками пальцев коснулся холодных стен.

Его губы шептали слова древнего заклятья.

И магия, что шла из недр земли, пробуждалась.

Зашевелилась.

Полилась.

Там, где пальцы соприкасались со стеной, бежала огненная изломленная линия. Бежала и гасла. Показывая, что она созревает. Набирает силу.

Кто бы мог подумать, что в замке, обычном на первый взгляд и ничем не отличающимся от сотни других, разбросанных по всему миру, притаилось древнее НЕЧТО. Как и в трех других.

Нечто страшное по своей непоколебимой, несокрушимой силе.

Нечто столь древнее, что о его существовании даже не писалось в старых манускриптах.

Потому что нельзя.

Потому что слишком опасно.

Бахрат был прав – знание убивает. Древнее знание – тем паче. Оно вытягивает из тебя силы, делая немощным, беззащитным. Оно питается твоей энергией. Обманывая в самом начале, обещая безграничную власть над всем живым, оно дает тебе маленькую толику надежды на всевластие, чтобы потом беспощадно обрушиться и поработить.

Потому любая магия в их мире искоренялась, была под запретом. Шаманство и баловство разного рода экстрасенсов в расчет не бралось. Но, между тем, Псы проверяли и их. Так, на всякий случай. Иногда за непримечательной внешностью и покорными речами скрывалась сила, что могла стать опасной. Знания всегда должны были сопровождаться ответственностью.

Посвящение в берсерки и, соответственно, в Орден Четырех, проходило жестко. Если не сказать жестоко. Оборотень, принимая на себя ответственность за свой род, давал несколько клятв на крови. Перед этим он несколько дней ничего не ел и не пил, чтобы очиститься. Чтобы его разум стал абсолютно чистым. И чтобы он четко понимал всю ответственность.

Назад дороги не было.

Светский лоск – лишь мишура, прикрывающая истинные задачи берсерка.

Клятвы на крови охраняли древнюю магию. Любой из берсерков готов пожертвовать жизнью, чтобы она так же и оставалась нераспознанной. Спящей. Берсерки – они приходят и уходят, магия – живет вечно.

Сегодня она пробудится на несколько бесконечно долгих часов, чтобы потом снова уснуть на столетия. По крайне мере, Дикий и парни надеялись, что уснет, и на их веку более не придется прибегать к ней.

Магия – опасна.

Она всегда берет плату.

Каждый шаг Ярослава отдавался у него в голове.

Он шел с закрытыми глазами. Ему без надобности зрение. Он знал каждый поворот. Каждую выбоину. Каждый камень.

Ему пришлось их выучить.

Выбор сделан.

Поворот… ещё один поворот… Потайной рычаг. И вековой каменный пласт сдвигается в сторону, пропуская человека в темное хранилище.

Непроглядная мгла распахнула объятия.

Полностью обнаженный Валгар ступил на теплые ступени. Да, ступени были именно теплыми. Вскоре станут горячими.

По мере того, как он спускался вниз, паутина огненного излома увеличивалась, освещая зал. Отполированные до блеска стены с древними письменами. Черные колонны, установленные по кругу. И пентаграмма с очерченным человеческим контуром.

Шаг Ярослава был твердым и размеренным. Он продолжал негромко воспроизводить заклятия, зная, что его собратья именно в этот момент так же, как и он, приближаются к пентаграмме.

Открыл глаза.

Опустился на колени.

Лег.

Раскинул руки-ноги точно по контору.

Когда боль пронзила тело, с губ Дикого едва не сорвался крик. Много ли человек или перевертыш знают о боли? Да, больно, когда ранят. Больно, когда когти противника впиваются в кожу. Больно, когда пуля разрывает внутренности.

Эта боль была иной. Она одновременно охватила всё тело, каждый мускул, каждую клеточку. Полностью овладела сознанием.

Эта боль была живой.