– Кость, эта стервятина меня либо кислотой обольёт, либо пнёт в могилу, пока не зарыли! – на языке ещё ползает отборное матерное слово, но сзади за ногу обнимает моя златовласка. – Ты ручки помыла? – обращаюсь к голубоглазой любимке. – Нет? Тогда вперёд! – подпихиваю её к ванной комнате и, закрыв глаза на то, что сейчас эта любопытная непоседа расплескает мне всю воду на пол и выдавит всё жидкое мыло, возвращаюсь к разговору с братом. – Давай, ты один пойдёшь, погорюешь за нас двоих, речь прискорбную толкнёшь?
– Даже не думай! – и столько возмущения. – Там пресса будет! Я не изображу столько печали, как ты! Последний рывок, Уль! Сделаем угнетённые мины, покиваем на соболезнования и продолжим жить дальше!
– А мачеху нашу любимую от моих волос ты отдирать будешь или кто? – размешиваю какао, выглядываю из-за угла. – Злата, всё! Выключай воду и снимай мокрую футболку!
– Я буду занят женой, которая захочет плюнуть тебе в лицо! – гогочет дуралей.
Хотя да, смешно. Моя жизнь полна доброжелателей.
– Ну и? – фыркаю. – Это должно заставить меня приехать?
– А я, Уляш? А как же я? Брата старшего не хочешь проведать? Обнять, поцеловать?
На больное давит, засранец! Знает, что я жутко скучаю!
– Да сдался ты мне, как козе пятая нога! – провоцирую.
Пусть попризнаётся в любви, мне этого так не хватает.
– Я же всю жизнь с тобой, поросячьим хвостом, хожу! А меня кто спрашивал?? Принесли тебя домой, сморщенную обезьяну, сунули в руки и сказали заботиться! А оно мне надо было?
Так, не поняла! А где про любовь?
– Справляешься ты так себе, скажу я тебе… – пыхчу, как в детстве. Взглядом указываю дочери сесть за стол и кушать.
– Ну ладно! – идёт на попятную, как и всегда, добрячок мой. – Тут не всё правда! Меня всё-таки спрашивали, хочу ли я сморщенную обезьяну! Я согласился, дебил…
– Молчанский!! – как обзывательство. При Златке другое нельзя.
– Ну, Уль! Сложно тебе что ли?? – ноет, а потом тут же переодевается. – «Отец» умер! Обязана присутствовать! Без разговоров!
– Злату я из садика как вырву? У них программа там вообще-то!
– Отговорки! – хмыкает.
– Я не хочу жить на одной территории с твоей женой, уж извини! – прицельно, чтоб наверняка.
– Тоже мимо! Уладим! – не помогло.
– Я не хочу в этот грёбаный город! – с отчаянием.
– Зато этот грёбаный город хочет тебя! – ни в какую.
– Кость… – многозначительно.
– Всё? Фантазия закончилась? – жмёт гад, напирает.
– Одна не поеду! – последняя надежда.
– Само собой! Кирилл провожатым будет!
О нет!
– Мне неудобно просить его…
– И не надо! Он сам вызовется! – голос бодреет, понимает, что уже у финиша.
– И как это будет выглядеть? – ною, как же ему не терпится свести меня со своим школьным другом. – Злата, не балуйся, пей нормально!!
– Как это выглядело все три года! Но если ты подвинешь своё железобетонное ограждение, то будет выглядеть ещё лучше!! Кирилл тут же…
– Не начинай! – обрываю выступление свахи. – Ладно! Так уж и быть! Пойду звонить в садик…
– Ну можешь же, когда хочешь! – сто процентов лыбится в трубку.
– Я не хочу!
– Спасибо, пока!
Дыши, Уля. Орать при ребёнке нельзя.
Тело покрывается ледяной коркой. Всё во мне отрицает прибытие в этот город. Волнение охватывает с головы до пят. Не люблю, когда не владею обстоятельствами. За последние годы выдрессировала в себе каждый шаг, чтобы больше не оступиться, чтобы больше не задело за живое. Сердце отстукивает гонгом. Топаю нервно ботинками об пол, перекручиваю вспотевшие пальцы на руках. Напряжённым взглядом смотрю в окно вагона, наблюдая, как поезд замедляет своё движение и возникает до боли знакомая станция. В прошлый раз я была здесь с младенцем на руках и не знала как быть и жить дальше. Столько воды утекло, а я до сих пор помню и проживаю то время прямо сейчас. Перед глазами всполохи воспоминаний.