Дикий батальон

— Хочешь повеситься — подойди к охране и дай в зубы, а потом беги, они тебе между лопаток очередь всобачат. А то, что хреново тебе, так и мне тоже не сахар! Все уже достало, во! — Витя провел ребром ладони поперек горла. — Достал меня весь этот Кавказ с их разборками, во! Все меня достало! Что с нами дальше будет, Олег?! Что будет?

— Холодец будет, если не свалим из этого дурдома к ядреной матери! И чем быстрее, тем лучше.

— Самим отсюда не выбраться. Может, Модаева уговорить?

— С катушек слетел, что ли? Хотя в этом что-то есть! Правда, с таким дерьмом и связываться, честно говоря, не хочется. Нет, не будем. А то ведь себя уважать перестанем.

— А что делать?

— Не знаю! Не знаю! — я орал. — Действительно не знаю! Господи, почему я родился в такое бестолковое время!

— А в какое время ты предпочел бы?

— Ну, не знаю.

— Никогда Россия не жила хорошо, постоянно что-нибудь случалось, то войны, то революции, то голод, то коммунисты, то демократы, толку от всех них мало, очень мало!

— Ну, так уж никогда?

— А ты подумай!

Я помолчал, вспоминая историю СССР, России. Получалось то война, то какая-то катавасия. И почему я родился в неудачное время в неудачном месте?

— А может, рванем за бугор? — предложил Виктор.

— Куда? В Турцию? Мне местные аборигены осточертели до смерти. А тут еще добровольно на многие годы врюхатся в такое же дерьмо. И что мы там делать будем?

— Не знаю.

— Мы здесь с тобой уже довольно продолжительное время дурью маемся. А что дальше? Тоже не знаем. Что мы умеем? Военные. Можем копать, можем не копать. И все. Не забывай про семьи. У меня жена вот-вот родит, может, уже и родила, а в Турции мне что, заводить гарем?

— Пойдем в армию. Хотя, придется против своих работать.

— Ага, уловил. Для своих мы станем чужими, для чужих мы так и не станем своими. Парадокс. Я очень не люблю парадоксов в жизни, они, как правило, хреново заканчиваются.

— Выход?

— Драпать к своим. Может, даже через Армению выйдем. Есть там «Красный крест». Могут помочь.

— Посмотрим.

— Надо тренироваться, физическую форму восстанавливать. Когда в училище учился, нас ротный на полигоне гонял как собак, километров двадцать с полной выкладкой, зато потом ни один патруль не мог нас поймать в самоволке. Премудростям выживания тоже учил, мы все его тогда ненавидели лютой ненавистью, но сейчас я его вспоминаю с благодарностью, психологическую закалку дал неплохую.

— Угу, я и заметил, как ты словно с цепи сорвался. Чуть не покусал. Может, спать будем?

— Давай!

Мы улеглись спать. Спать было больно, на спине не поспишь, на боку тоже, только на животе. Снилась война. Война и пытки. Пытали меня, пытали мою семью, а я не мог ничего сделать, я кричал, бился, но какая-то неведомая сила не пускала меня, я как в киселе барахтался. Потом жена показывала мне сверток с новорожденным, и когда она уже хотела показать его личико, между нами становился Гусейнов. Я его пихал, отталкивал, жена протягивала мне моего первенца, но мешал Гусейнов. Я вытаскивал пистолет, почему-то пистолет Стечкина. Здоровенный такой! И вот я всаживаю все патроны в ненавистного Гусейнова. 21 патрон в него! Я считаю каждый выстрел, чувствую, как отдача отталкивает мою руку назад и немного влево вверх, жму плавно на спуск и всаживаю в его ненавистную рожу патрон за патроном, он снова встает, а я снова стреляю и стреляю. Закончилась обойма. Затвор отошел в заднее крайнее положение. Я вставляю новую. Спускаю с затворной задержки, затвор идет вперед, досылая патрон в патронник. Чувствую, как его матовое, чуть жирное тело входит в вороненое нутро патронника, ясно вижу, как конец тупой пули направлен в канал ствола, нажимаю на спусковой крючок. Все — Гусейнов убит! Я поворачиваюсь к жене. А ее нет! Пока я воевал с Гусейновым, она пропала. Она исчезла вместе с моим ребенком! Я один! Я снова один!

Я просыпался за ночь несколько раз. Вставал, чтобы не разбудить Витьку выходил в коридор курить. Переворачивал мокрую подушку, снова засыпал. И сон повторялся. Я так надеялся, что после смерти Гусейнова увижу свою жену и младенца. Не увидел. Сетка на кровати прогибалась, и спать на животе было тяжело. Я стащил свою постель на пол и лег.

Были какие-то другие кошмары, связанные с военной тематикой. Мы с Витькой дрались с кем-то, отстреливались, сходились в рукопашной, и всегда побеждали противника. Пару раз даже мелькала ненавистная харя Модаева, в которую мы всаживали по магазину из своих автоматов.

Только во сне мы были свободными. Только в своих мыслях мы были свободными. Только в наших головах оставалась свобода.

Часть одиннадцатая

38

При каждом моем выходе в коридор охранник, который не спал, а читал книгу, поднимал голову и подвигал к себе снятый с предохранителя автомат, лежавший рядом. Я успокаивал его. Но пока я был в коридоре, он неотрывно следил за мной.

Я подморгнул ему:

— Не спится?

— Нэт.

— Мне тоже. Спина болит.

Он отвел глаза.

Я снова ложился, впадал в полузабытье, ворочаться не мог. Спина болела. Но надо отдать должное палачам-охранникам, кости были целы.