«Только в эпоху романтизма», – говорил он под чарами спиртного в заключение, – люди нашли отличия прошлых времен от настоящих. До этого не замечали даже отличий в материальной культуре. Но всего медленнее происходило осознание несходства в психике. Известно, что первоначально человек не осознавал даже своего психического отличия от обезьяны. Ведь известный факт, что обезьяны не могут быть людьми, раз они лишены дара речи, на первобытного человека не производил впечатления и он неизбежно себе объяснял – обезьяны притворяются не говорящими, чтобы их не заставили работать, так что они, конечно, не только люди, но еще и очень хитрые люди. «Дикарю, уважаемый», – говорил старик мне, – это объяснение кажется лучшим из возможных, и бесполезно было бы стараться его переубедить».
Я не стал оспаривать его взгляды и, дав ему выговориться, опять погрузился в чтение:
«… О мои братья: они не проснутся, чтобы взглянуть на брата, не увидят своих матерей и отцов. Сердца их не помнили о женах и детях. Пяты их объяты хладом: они спят долгой ночью. Мот призывает каждого: в ночь мы идем, трепещут наши сердца. Никто не может этой участи избежать – великие в его руках так же, как малые. Каждый в тревоге причитает ему, он же к каждому обращает свой лик. «Иди! – его зов. – Возьми сон ночи и жди прозрение радости». Отвечают ему тени: «Встречай край глубокой тьмы!»
Я осознавал, что автор написанных строк рассказывал о величии скорби и бурных порывах человеческого сердца. Сердце мое преисполнилось таинственного трепета: мне уже мерещилось всё это, и я всему готов был верить. В таком настроении я продолжил чтение строк Алорка, и повествование его я едва ли счёл бы игрой разгоряченного воображения.
«… Исчезают тела, но другие идут им на смену, –
читал я покаяние Алорка, – налитые кровью тени возвращаются, чтобы рассказать о своем пребывании там, чтобы укрепить живое сердце, пока оно не приблизится к месту, откуда пришло, где прощается человек с теми, кто прежде был вокруг. Существование за чертогом продолжается, но невозможно ничего сознавать. Скоро для меня возвестит ночь, для меня засияет луна – Тиннит Пене Баал. Я буду испытывать жажду, хотя питье будет рядом. Я буду обескровленной тенью бродить среди бесчисленных толп мертвых. Одна радость будет у меня – напиться живой крови, от чего смогу ощущать себя живым. Тем, кому жить, напутствую – будь здрав сердцем, следуй своему сердцу пока есть дыхание. Возлагай мирру на голову свою чтобы забыть о смерти. Одеяние на тебе да будет из виссона, умащайся дивными мазями. Будь крепок, не позволь сердцу ослабнуть. Устрой свои дела на земле согласно велению, своему и не сокрушайся, пока не наступит день причитания по тебе. Празднуй, ведь слезы не спасают от погребального костра. Ты возьмёшь своё достояния с собою и как все из ушедших вернёшься с достоянием обратно. Там нам принадлежат сады Аида, здесь сады Иару. Смерть – это не конец всего. Празднуй! Человек должен пить радость жизни, потому что смерть – это вечное бытие». В писаниях того времени часто встречаются подобные причитания, ведь смерть – это начало начал. Эволюция мысли исказила представления о жизни древних. Эти слова сегодня читались бы так: