Дикий Билл

Билл, наверное, принёс ценные сведения, – продолжил лейтенант, – поскольку его тут же отправили к генералу. А через час мы сменили позицию и отразили фланговый удар мятежников».

Как мы и договорились со скаутом, я пришёл в отель после обеда. Большая комната отеля в Спрингфилде была, вероятно, самым притягательным местом города. Она выходила на улицу и служила нескольким целям. Сюда приходил тот, кто не знал, куда пойти. Она была приёмной, гостиной и конторой. Но самой выдающейся, самой притягательной её частью был бар, который полностью занимал одну сторону помещения. Технически бар был прилавком, на котором вежливые официанты расставляли свои яства. Практически бар представлял собой длинные ряды бутылок, стеклянных графинов, стаканов и бокалов всех форм и размеров, которые требуются, чтобы влить в себя алкоголь. Какая это была очаровательная, высокохудожественная выставка: удлинённые прозрачные сосуды, содержащие все известные алкогольные напитки – от родного бурбона до привозного «лакрима кристи».

Комната была и своего рода храмом искусства. На её стенах почковались, расцветали и наливались соком всевозможные картинки. Шестипенсовые портреты президентов были уложены в гробы сосновых рамок. Мазепа появлялся в четырёх фазах своей знаменитой конной скачки[8]. Мэри Энн[9] на литографии самодовольно улыбалась, несмотря на пятна коричневых от табака плевков, которые украшали её лицо. Но выставочный комитет этой неформальной академии, казалось, был особенно предубеждён в пользу «Харперс уикли» (чего можно пожелать всем выставочным комитетам). Стены комнаты были покрыты гравюрами, вырезанными из этого журнала. Портреты известных генералов и государственных деятелей, мошенников и политиков, множество изображений битв и стычек – от первой битвы при Бул-Ране до битвы при суде Динвидди[10]. И простодушные гости и жители Спрингфилда, глядя на эти живописные изображения, удивлялись и восхищались так, словно это были шедевры Ивона или Верне[11].

В середине стоял старый и неиспользуемый бильярдный стол, на котором, казалось, свинцовыми пулями играли так же часто, как шарами из слоновой кости. Мебель состояла из дюжины стульев. Внешность собравшихся здесь мужчин, которые сидели на креслах, закинув ноги на подлокотники, или слонялись на веранде снаружи, находилась в идеальной гармонии с временем и местом. Все они религиозно подчинялись двум особенностям жителей этого города: их волосы были длинные и спутанные, и каждый из них восторженно почитал леность.

Я составлял в уме этот перечень увиденного, когда крик и ворчанье привлекли моё внимание к тому, что происходило снаружи. Это Билл скакал по улице быстрым галопом. Достигнув отеля, он сделал правой рукой круговое движение. Чёрная Нелл немедленно остановилась и упала, как будто её сбило пушечное ядро. Билл оставил её, растянувшуюся на земле, и подошёл к группе зевак на веранде.

«Чёрная Нелл не забыла свои старые трюки», – сказал один из них.

«Не забыла, храни её бог, – ответил скаут. – Она умнее и честнее большинства людей. Эта кобыла сделает для меня всё. Так ведь, Нелли?»

Кобыла выразительно моргнула тем глазом, который мы могли видеть.

«Да, умнее, – продолжил её хозяин. – Спорю на выпивку для всех, что она зайдёт по ступеням в комнату, заберётся на бильярдный стол, а потом спустится».

Тут же был заключён спор. Никто не сомневался в способностях кобылы, но всем хотелось увидеть, как она сделает это без подготовки.

Билл тихо свистнул. Нелл немедленно встала на ноги, подошла к нему, нежно подставила нос под его руку, последовала за ним в комнату и, к моему крайнему удивлению, забралась на бильярдный стол. Стол, несомненно, был тоже изумлён, поскольку застонал под весом четвероногого животного и нескольких двуногих, которым Нелл разрешила сидеть рядом. Когда она слезла со стола столь изящно, как можно ожидать при таких обстоятельствах, Билл запрыгнул ей на спину, промчался сквозь широкий и высокий дверной проём, одним прыжком перенёсся через ступени и приземлился на середине улицы. Скаут спешился, щёлкнул хлыстом, и благородное животное, к своему крайнему удовольствию, поскакало по улице, резвясь и становясь на дыбы. Какой-то доброхот – должно быть, чужак – решил, что кобыла сбежала, и попытался схватить её, когда она остановилась. Она как будто возмутилась таким нахальством, взбрыкнула копытами, а затем рысью направилась в свою конюшню.