Дикий, дикий запад

– Нам нужны были женщины для экспериментов, и мы готовы были платить. Довольно быстро нашлось, кому платить. Появились на примете ушлые молодые люди, готовые свести знакомство с подходящею особой, вскружить ей голову, увезти… и продать. Но долго длиться это не могло, да… хотя… семь лет понадобилось королевским ищейкам, чтобы разобраться. Может, если бы меня не защищало имя рода, они управились бы и быстрее. Но однажды за нами пришли. И… мы были готовы ко встрече. О да, нам казалось, что переворот, совершенный нами в науке, – это то, что не просто оправдает… Боги, да я награды ждал!

Идиот.

Радовался бы, что все-таки не повесили. Или, может, на Островах не принято вешать? Если так, то зря, конечно, иные люди словно рождаются исключительно для того, чтоб с пеньковой вдовушкой знакомство свести. Я покосилась на братца. И судя по мрачной – чересчур уж мрачной – роже последнего, в голове Эдди бродили похожие мысли.

– Глупец… мой… коллега, который за годы успел стать другом… проклятье, не просто другом, но самым близким человеком, был казнен. Да и я должен был бы воспоследовать.

Но не воспоследовал.

Так все-таки вешают на Островах или иначе как-то? Спросить бы, но, чувствую, не к месту вопрос. Да и… матушка, конечно, всегда пеняла мне на полное отсутствие чувства такта, что правда найчистейшая, но тут и я понимаю, что надо бы помолчать.

Потом спрошу.

Как-нибудь невзначай…

– Судили нас быстро. И судом пэров. Слова нам не дали, выставив все, как клуб безумцев, которые извращенным образом удовлетворяли свою похоть. Я на суде я пытался заговорить, но слова мои тонули в пологе тишины. И я вынужден был слушать. Имена… столько имен… почему-то в работе все эти женщины… одни уходили, другие приходили… и я не думал, что их было столько. А ведь они не считали рабынь, да… так вот, меня приговорили к казни. И если моего друга повесили…

…все-таки вешают.

– То меня, с учетом благородного происхождения моего, должны были казнить через отсечение головы.

И не только вешают.

Но вешать как-то… удобнее, что ли. И привычнее. Или это потому как я тут выросла? Небось, у нас голов не рубят. Муторно это. Да и убираться потом опять же.

– В ночь перед казнью я только и думал о том, что все зря… все эти смерти, наши опыты… мы ведь поняли. Узнали. Нашли способ, а… он оказался никому-то не интересен. Я пытался добиться беседы хоть с кем-то, кроме моих тюремщиков. Не вышло. Как-то с самого начала нас приписали к одержимым, к безумцам, которые ищут лишь извращенных удовольствий. И страшнее всего была не грядущая смерть. Смерти я как раз и не боялся-то никогда. Нет. Страшно было, что все зря. Что наше открытие исчезнет вместе с нами, что…

Он осекся и наполнил стопки.

– Меня навестил брат. Он… был зол. Нет, хуже того, он был в ярости… настолько в ярости, что готов был убить меня своими руками. Он сказал, что мое дело дорого обошлось роду. Но теперь… замок сгорел, и все-то, кто знал, что происходит там, погибли… моровая чума. Моровая чума не оставляет живых… свидетелей.

Теперь голос Уильяма стал тих и неразборчив.

– Что позиции Сассексов пошатнулись. Что род в шаге от того, чтобы утратить королевское доверие. Что от меня он ждет извинений и достойного поведения.

Лицо исказилось.

– Мой брат сомневался в том, сумею ли я умереть достойно.

– А вы…

– Я рассказал ему. Я знал, что и третья жена его умерла в родах, подарив, правда, дочь. И что брат больше не женился, верно, сочтя, что двоих детей хватит. И еще я знал, что сын его рос в Эдинготе, в небольшом и весьма уединенном поместье, которое обычно служило своего рода… приютом для тех, кто по каким-либо причинам не мог показать себя в обществе. Я спросил брата, здоров ли мой племянник. И тот… тот рассмеялся.

– Он не был здоров?

– Безумие… к слову, вновь же происходит от неверного формирования тонких мозговых оболочек на последних неделях жизни плода. Правда, эту тему мы лишь затронули, а потому не могу сказать, проявляется ли это в органических изменениях, или же исключительно в дефектах энергетической структуры. Как понимаете, полученные нами жизнеспособные младенцы… – он замолчал так резко, что я заволновалась.

И не только я.

Сассекс поднялся и застыл, заложив руки на спину.

– Их они тоже уничтожили… и матерей, и младенцев… так мне сказали. Говоря по правде, я надеюсь, что это ложь. Дети были одаренными, а стало быть представляли какую-никакую ценность. И чем навредили бы младенцы? Или те, что постарше. Мы ведь наблюдали. За теми, кто остался жив. Мы не убивали их, но да, препарировали мертвых. А моровая чума… иногда мне хочется плюнуть на все договоренности и написать письмо. Спросить прямо…

Он тряхнул головой.

– Мы… мы проговорили до самого рассвета. Я рассказывал… о причинах, о том, что мы делали. О том, чего добились.

– И чего же? – сухо поинтересовался графчик. Вот ему тоже наверняка хотелось познакомить Сассекса с веревкою. Ну или топором, чтоб уж по традициям.

И честь не уронить.