Дикий, дикий запад

Паром тяжко пыхтит, но ползет по глади залива. И остров проглядывается где-то вдалеке полоской зелени. Сбившиеся на палубе студенты тычут друг друга, мол, видишь?

Видит.

– Там неплохо сохранились старые здания. Храм. И остатки корпусов больницы. Есть одичавший парк. Казармы, в которых нас разместили.

Чарльз не сразу понял, что не так.

Почему все вдруг замолчали. И отступили, будто разом схлынуло прежнее любопытство. Стало тихо-тихо. А потом вдруг навалилась тоска. Будто кто-то взял да содрал с души покровы, обнаживши самую суть. И в ней-то плеснул болью.

Чужой.

Это Чарльз понимал явственно. Он даже отдавал себе отчет, что испытываемые эмоции – наведенные. И знал, что нужно поднять щиты.

Все знали.

Им говорили об этом и не единожды. И всего-то нужно было, что протянуть руку к амулету, коснуться, активировать. А он стоял и дышал ртом, пытаясь справиться с этой чужой болью.

– Кто-то не выдержал первым. Я помню отчаянный крик. И… тот парень забрался на бортик, чтобы спрыгнуть…

– Утонул?

– Кто ж ему позволит-то? Мы с сопровождением шли. Вот наставник и включил глушилку. Это такой подавитель, вроде браслетов, хотя… жестче. Я помню навалившуюся тяжесть, а потом темноту. Очнулись мы ближе к вечеру, уже в казарме. Наставники ругались. Как они ругались…

– С душой? – уточнила Милисента.

– С нею. Нам долго выговаривали, что мы болваны, не способные следовать простейшей инструкции. Что еще одно подобное происшествие, и нас отправят домой с отметкой о непригодности к службе. Да и не только. Главное, что на казармах был установлен защитный контур. И снаружи, и изнутри. Плюс у каждого имелись собственные амулеты. И наставники проверяли их работу каждый день.

Чарльз дернул шеей.

– Мы оставили там двоих.

К счастью, Милисента на сей раз воздержалась от вопросов.

– Один… я его не слишком хорошо знал. Тихий парень. Из теоретиков. Потом говорили, что он подавал большие надежды. Он просто взял и повесился. В старом храме. Второй подорвался на собственном заклятье. Сотворил конструкт, как вот ты. Что-то очень простое. Он накачивал его силой. И смеялся. Накачивал и…

– А наставники?

– Не успели. Или… не захотели, – Чарльз повернулся к окну, за которым простирались пески. Темные. Напитанные эманацией смерти, пусть и не такой плотной, как там, на острове, но все же опасной.

– В каком смысле?

– Это… студенческая байка, что ли? – почему-то именно сейчас, должно быть из-за треклятых этих песков, говорить о подобных вещах было легко. – Правда, уже не уверен, что байка. Нестабильные маги опасны.

Милисента помрачнела.

– Сила влияет на рассудок. Не знаю, может… – Чарльз накрыл рукой камень. – Может, был прав Сассекс, и разгадка в том, как формируется мозг? Главное, что сила влияет на рассудок. Это основа основ. Есть даже теория, которая гласит, что у женщин дар не развивается именно потому, что они более разумны и сдержанны от природы. Вот сама их суть и противится магии. Мне это кажется несколько упрощенным, но что-то в этом есть. Так вот, не часто, но бывает такое, что дар, открываясь, губит своего хозяина.

– Ты же говорил другое! – возмутилась Милисента. – Что магия хозяину не навредит.

– А она и не вредит.

– Не понимаю.

– Тут… наверное, проще с примерам. В учебнике, помню, был описан случай, когда мальчик, только-только открывший в себе дар, решил, что может летать. Мысль эта настолько его захватила, что он оказался не способен удержаться и не попробовать. Сперва он спрыгнул с подоконника, потом с крыши родительского дома. Отделался переломом обеих ног и угодил в лечебницу, сперва обычную, а после для душевнобольных, ибо оказалось, что никто-то не в состоянии его переубедить. Он бредил мыслью о полете, не желая говорить ни о чем, кроме как о том, что превратиться в птицу. Другой ребенок решил, что его родители – вовсе не те, кто его воспитал. И что он был украден у настоящих, найти которых он мог, только избавившись от нынешних.

Чарльз прикусил язык.

Проклятье, об этом точно говорить не следует. И вспоминать, сколько шуму наделало это убийство. В парламенте вновь заговорили об ограничительном эдикте, обязательных проверках на одаренность и психиатрических экспертизах магов.

– Короче, они свихнулись, – подвела итог Милисента, явно не собираясь ни ужасаться, ни в обморок падать.

– Именно, – Чарльз выдохнул с некоторым облегчением. – Дар у них был. И яркий, выраженный, но разум подвел.

– И остров таких, скорбных разумом, помогает выявить? – она поежилась.

И Чарльз ощутил, как накатывает знакомая волна.

– Руку, – он протянул свою и Милисента молча вложила пальцы. – Закрой глаза. Представь, что тебя окружает стена.

– Эдди запретил магию.

– Направленную кнаружи. Эта же напротив, отсечет нас от внешнего воздействия.

Она пыталась, Чарльз видел. Но щиты, тем более под давлением, требуют не только сосредоточенности, но и отличного контроля.

– Сядь ко мне. Пожалуйста.

И вновь Милисента молча пересела. Она оказалась вдруг так близко, что Чарльз невольно смутился. И тотчас обругал себя: не сейчас. Что-то подсказывала, что та, первая волна, прошедшаяся по сердцу наждачкой, лишь начало.